Лора Брантуэйт - Пути любви

Квартира выходила окнами во двор. Впрочем, Дэниел не видел в этом большого недостатка. Во-первых, все окна в этом доме вели себя точно так же, а во-вторых, он привык смотреть не на скуку за стеклом, а на…

— Картины! — удивилась Анна, рассматривая комнату.

Действительно, три репродукции довольно внушительных размеров занимали почти всю стену. Так что доктора Глэдисона, ценителя искусства, не смущал довольно убогий пейзаж за окном. Любимой была картина, расположенная ближе к окну. Если две другие были срисованы с произведений знаменитых художников, с небольшими изменениями, естественно, то эта возникла уже в сознании самого Дэниела. На полотне были изображены бескрайнее небо и солнце, барашки облаков и чуть пробивающиеся лучи. Однако определить, что это за время суток — утро или вечер, восход это или закат, — не представлялось возможным. Автор и сам этого не знал.

— Сейчас-сейчас… — Анна задумалась. — В центре — Моне, слева, ближе к двери — похоже на Теодора Руссо, если не ошибаюсь. — Дэниел утвердительно кивнул. А Анна обрадовалась тому, что в этом году выбрала среди прочих дисциплин историю изобразительного искусства. — А с другой стороны… не знаю, может быть…

— Я.

— Ты? Это ты нарисовал?

— Да. И не только эту. Подойди поближе. — Анна вслед за Дэниелом притронулась к холсту. — Видишь? Здесь немного другие краски, у меня тон чуть ярче. А тут не хватает некоторых деталей. Но ведь и так неплохо?

— О да! — согласилась Анна.

Еще несколько минут они рассматривали картины. Анна забыла все свои опасения и весело болтала. Дэниел рассказал о своем давнем увлечении кистями и мольбертом. Потом вспомнили про чай. Разговор продолжился в кухне, впрочем, скоро молодые люди вернулись в гостиную.

Чай перекочевал вслед за ними. Анна сидела на диване, поджав ноги и обхватив чашку с ароматной жидкостью обеими руками. Чашка Дэниела стояла на столике, он отчаянно жестикулировал, повествуя обо всем на свете понемножку. Он был удивительным рассказчиком. В его устах оживали картинки из прошлого и будущего, сценки в банке и в магазинах, и даже скучные медицинские термины уже не казались столь безнадежными.

Анна же умела и хотела слушать. Ее глаза широко раскрывались, когда речь шла о чем-то страшном. Девушка от души смеялась, запрокидывая голову, когда Дэниел рассказывал что-то смешное.

За окном — о вероломство! — снова ярко светило солнце. Мелькали лица на экране телевизора, но все это оставалось без внимания Анны и Дэниела, целиком поглощенных разговором.

— …Ну, раз мы сегодня так серьезно занялись чаем, я, пожалуй, приготовлю по старинному рецепту, — объявил Дэниел и скрылся за дверью. — Ему уже около четырехсот лет! — донеслось уже из кухни.

— Только не очень горячий, если тебя это, конечно, не затруднит! — Анна старалась быть вежливой гостьей.

Анна на этот раз решила не стоять у маэстро над душой и осталась в комнате. Она лениво попереключала каналы и, не найдя ничего интересного и в английских телевизионных программах, свела звук к минимуму и перестала обращать на телевизор внимание.

Немного походила по комнате, задерживаясь у картин. А ведь кое-что мне нравится в этом варианте даже больше, чем у Моне, отметила Анна. После третьего обхода гостиной она немного заскучала, но решила держаться до конца. Анна вернулась к дивану и с наслаждением потянулась. И тут дали себя знать переживания и беготня этого и предыдущего дней — Анна свернулась калачиком, подложила руку под голову и сама не заметила, как заснула.

Дэниел орудовал на кухне, стараясь управиться побыстрее, но это было уже не так важно: сон Анны был глубок и спокоен. Когда Дэниел вошел в гостиную с подносом, на котором гордо восседали дымящиеся чашки, то с разочарованием отметил, что оценить его старания гостья не сможет. Он поставил поднос на стол, решив дать Анне возможность выспаться. Дэниел принес большой плед из верблюжьей шерсти и аккуратно, стараясь не разбудить, накрыл им Анну. Сам же устроился в одном из кресел.

Вечерело. На город опускались сиреневые сумерки. Но им не удалось захватить улицы: одна за другой зажигались витрины, и романтичный полумрак скрылся в подворотнях, волоча за собой длинные полы плаща.

Огоньки вспыхнули и в окнах домов. В квартире на Кэмден-стрит все оставалось по-прежнему. Убаюкивающе гудел телевизор, тихонько посапывала Анна, почти сбросившая с себя жаркий плед, хранил молчание и мужчина, сидящий в кресле.

Анна спала уже несколько часов. Все это время Дэниел не отводил от нее взгляда. Что же есть такого необыкновенного в этой девушке, что заставило его, взрослого мужчину, прыгать по лужам, болтать без умолку, громко и беззаботно смеяться, едва ли не ходить на руках? А ведь еще пара таких встреч — прошелся бы непременно. Зачем? Вопрос без ответа. Потому что разум умолкает там, где пробуждаются чувства. Потому что по-другому нельзя.

Дэниел чувствовал, что в его жизнь проскальзывает что-то, конкретнее он определить еще не мог, но хотел надеяться, что это не просто так. Не обман. Что эта жизнерадостная девушка, так внезапно, со скандалом, ворвавшаяся в его жизнь, — не очередной слайд, который, промелькнув в ряду ему подобных, незаметно уйдет, а скорее мечта, для достижения которой ничто не цена. Ведь это то, что можно назвать смыслом жизни.

Он встал и подошел к дивану.

— Чудо. И здесь. — Дэниел наклонился к уху спящей и прошептал: — Ты — мое чудо!

Анна, казалось, услышала его и улыбнулась.

Дэниел, замирая от собственной смелости и почти не веря в реальность происходящего, приблизил свое лицо к лицу девушки. От волос исходил аромат свежих яблок. Ресницы чуть вздрагивали.

Его губы приблизились к губам Анны. Сейчас она, ярая феминистка, воплощенная самодостаточность и самостоятельность, вовсе не казалась таковой. Она была… беззащитна, доверчива. Голова ее склонилась на плечо, губы приоткрылись, показывая ряд жемчужно-белых зубов. Дыхание было ровным и спокойным. Дэниела охватило необъяснимое желание обнять эту хрупкую девушку, кажущуюся излишне сильной и напористой сторонним наблюдателям. И лишь только внимательный, неравнодушный человек мог действительно понять ее и принять. Такой, какая она есть, не требуя жертв и не сковывая обязательствами. Это было просто ни к чему, все условности и предрассудки сторонились таких чувств.

Дэниел уже ощущал тепло, исходящее от Анны, чувствовал ее дыхание на своих губах. Он замер, боясь пошевелиться, но губы его неуклонно приближались. И вот уже почти…

— Умм… — Анна повернулась, непроизвольно поправила прядку волос и открыла глаза.

Увидев лицо мужчины над собой, она почти сразу же зажмурилась от неожиданности. Этого мгновения Дэниелу хватило, чтобы оказаться на другом конце комнаты, в кресле.