Пенни Маккаскер - И жили долго и счастливо

Чейз посмотрел в ее мягкие карие глаза, но он твердо знал, какие муки ему придется испытать, если она проведет следующие пять месяцев в его доме. Это все равно что поставить перед шестилетним ребенком тарелку шоколадных пирожных и, уходя из комнаты, сказать ему, что их нельзя есть. Рано или поздно Чейз обязательно сорвется.

К сожалению, она, по всей вероятности, заметила желание в его взгляде.

— Вы волнуетесь за своих людей или за себя? — спросила она.

— Я имею в виду то, что я сказал, — прохрипел Чейз. — Вы не относитесь к моему типу женщин.

Ему показалось, что в ее глазах мелькнула тень боли, но он понял, что ошибся, когда она улыбнулась ему самой многообещающей улыбкой.

— Очень жаль, — она провела ноготками по отросшей щетине на его щеках. — Потому что вы — как раз мой тип мужчин.

Это случилось. Она абсолютно безнадежно сходит с ума. Только так можно было объяснить то глубокое животное желание, пульсировавшее в ее теле.

Она отвернулась от Чейза и закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. Все тело превратилось в комок обнаженных нервов, которые все еще трепетали и рвались от мгновенного прикосновения пальцев к неожиданно шелковистой щетине на его щеках. Ей хотелось касаться его снова и снова, и это желание было непреодолимо.

Ее сердце жаждало его ласки с той самой минуты, когда она увидела его фотографию в офисе Джорджа. Камера зафиксировала такие боль и отчаяние в глазах Чейза, что у Джо навернулись слезы на глаза, а в душе вдруг проснулось непреодолимое желание сделать его счастливым.

Если, конечно, он еще захочет быть счастливым. Казалось, это желание давно его покинуло. Фотография в офисе Джорджа, на которой Чейз был в компании своих сокурсников, была, очевидно, сделана, когда рана еще кровоточила. Сейчас она затянулась пленкой злобы, цинизма и ожесточения. Те, кому приходилось иметь с ним дело, либо начинали его ненавидеть, либо оценивали по достоинству и беспрекословно подчинялись. Джо не обидела его грубость, она понимала, что за внешней черствостью скрывается глубокая рана. Ему нужна была причина, чтобы держать ее на расстоянии, и она позволила ему считать, что эта причина существует на самом деле. На данный момент такое положение вещей устраивало их обоих.

Джо не очень хорошо еще знала Чейза, но уже заметила, как затуманивались его глаза, когда он смотрел на нее: так ребенок смотрит на конфеты, которые ему есть запретили. Ей было непросто игнорировать страсть, вспыхнувшую в ее теле, теплом разливавшуюся по ее жилам, когда она представляла, что он прикасается к ней. Когда он вошел в дом, ее тело загорелось огнем желания, а в душе воскресла мечта, от которой она уже совсем было отказалась: мечта о счастливой любви.

Хотя мечтать о счастливом будущем с Чейзом было бы глупо. «Я не собираюсь жениться. Никогда», — сказал он. И хотя его боль трогала ее, Джо не имела права забывать, зачем она приехала в Вайоминг. А приехала она совсем не для того, чтобы спасать Чейза Риордана от демонов его прошлого.

Или все-таки для этого?

Только в одном Джо была уверена: ей нужно быть на чеку, чтобы не потерять почву под ногами.

— Мне пела эту колыбельную моя мать.

Джо сначала не поняла, чем вызвала это замечание, пока не поймала себя на том, что от волнения стала тихонько напевать старинную мелодию. Учитывая все, что он наговорил ей раньше, Чейз наверняка подумал, что она пытается произвести на него впечатление.

— Моя мама тоже пела мне эту песенку, — холодно заметила она.

— Зовите меня Чейз, — ответил он. — Усталость делает меня очень сентиментальным.

— Неужели? Что-то я не заметила.

Он взъерошил примятые шляпой волосы. Ее охватило желание коснуться его буйной шевелюры. Она отвернулась, пытаясь отвлечься, расставляя тарелки и серебряные приборы, но это не помогло. Его стройное тело и запоминающиеся черты отпечатались в ее мозгу, и этот образ еще больше разгорячил ее и без того воспаленное сознание.

Чейз Риордан был высок, мускулист и великолепно сложен. Выдающиеся скулы и острый нос придавали его облику угрожающий вид, а темные волосы и смуглая кожа давали основания предполагать, что в его жилах течет индейская кровь.

Горячая волна прокатилась по ее телу. Джо неохотно призналась себе, что ей безумно хотелось запустить пальцы в его волосы, ощутить тепло его кожи, почувствовать вкус его губ и набрать полные легкие его дыхания. И пусть этот поцелуй длится вечно.

Немного успокоившись, Джо рискнула взглянуть на него через плечо и обнаружила, что он пристально ее разглядывает, Его небесно-голубые глаза под тяжелыми бровями затуманила усталость. Ей вдруг стало стыдно оттого, что она дразнила этого измотанного тяжелым трудом человека.

— Почему бы нам не начать все сначала? — предложила Джо. Она наполнила большую тарелку густым жарким из говядины, поставила поднос с бисквитами. — Прошу к столу.

— Вы составите мне компанию?

— Я посижу с вами, но есть не буду.

Он удивленно приподнял брови:

— Вы собираетесь меня отравить или готовить не умеете?

Эта шутка немного ее успокоила, но от глубокого мягкого голоса какие-то струны ее женской души зазвенели и напряглись. Она нервно хихикнула, скрестив руки на груди, чтобы скрыть дрожь, охватившую тело.

— У меня есть идиотская привычка пробовать то, что готовлю, — объяснила она. — Чтобы убедиться, что все получается как надо. К тому времени, как обед готов, я уже абсолютно сыта.

Чейз взялся за вилку, но ни к чему не притронулся, пока Джо не положила бисквит себе на тарелку.

Она не могла не признать, что в Чейзе ей нравилось абсолютно все. Его тело могло привлечь внимание любой женщины, хотя характер мог бы оттолкнуть даже самых искушенных. Впрочем, Джо спокойно приняла его манию преследования. Ее совершенно не смущало то, что он панически боялся представительниц слабого пола, которые, по его мнению, преследовали его. В отличие от самовлюбленных, но очень неуверенных в себе мужчин, которых она встречала в Нью-Йорке, Чейз был воплощением уверенности. Он знал, кто он и куда идет. Этот человек напоминал Джо отца, особенно в старомодном отношении к женщинам.

— Должен признать, мадам…

— Джо, — исправила она.

— Хорошо, Джо, — согласился он. — Это лучшее жаркое, которое мне когда-нибудь доводилось есть. То же самое могу сказать и о бисквитах.

— Я рада, что вам понравилось. — Она повертела в руках булочку. — Но вам вовсе не нужно открывать передо мной двери, стараться избегать привычных выражений или подавать мне руку, когда я спускаюсь по ступенькам. Пока я здесь, вы можете относиться ко мне, как к одному из своих работников. Так будет проще для обоих.