Кара Колтер - Счастливые воспоминания

— Тори, — позвал он, — я хочу включить воду, чтобы мы могли приготовить горячий шоколад.

— Если ты настаиваешь… — пробормотала она.

Приезд сюда — не самая хорошая идея. Можно сказать, совсем не хорошая. Может, было бы более безопасно, если бы они остановили выбор на машине, но этот мотоцикл… и запах кожи, и эта близость к нему…

Ее руки, обхватившие его сильные плечи, ветер на лице, чувство полной свободы — все это заставило что-то внутри нее петь, словно усиливая ощущение света, в котором она купалась после стольких лет, проведенных в темноте.

Когда они подъезжали к дороге на озеро, она, противореча себе, стала надеяться, что он не повернет. Просто поедет дальше.

«Куда? — недовольно спросила она себя. — В Эдмонтон? Как романтично…»

Но ведь дорога все равно не будет длиться столько, сколько хотело бы ее сердце, — всю жизнь. И теперь она должна была сидеть в этом шезлонге, смотреть на звезды, И потягивать горячий шоколад… и притворяться.

Что она не чувствует себя выбитой из колеи.

Что она не чувствует себя взбудораженной. Что она не чувствует ревности к любой женщине, которая смотрела на него и встречала его улыбку.

Что не думает о его скором отъезде, а ее сердце не замирает каждый раз, когда она вспоминает о том, что будет после того, как все пункты письма окажутся выполненными.

Случилось так, что вот уже пять дней в ее душе царила весна, так же как и вокруг нее. Повсюду были вспаханная земля, трепещущая молодая зелень, маленькие листики, поющие птицы. В воздухе витала надежда.

Пока Адам не появился, она совершенно не понимала, что живет без надежды. Что ее жизнь стала скучной и предсказуемой — без малейшего шанса на приключения и хоть какое-то изменение.

Это было то, что она хотела. После смерти Марка она почувствовала почти безумную потребность держать все под контролем. Каждый вечер в одно и то же время она ложилась в постель. Каждое утро она ела одни и те же хлопья на завтрак. Ей даже не нравилось переставлять мебель. Ничего не должно было меняться, пока она сама этого не захочет. Она так жаждала безопасной и предсказуемой жизни, что ее собственный мир сделался скучным и безрадостным.

А потом появился Адам, и она почувствовала, как жажда жизни разлилась по ее венам.

Загудели водопроводные трубы, и из крана брызнула вода, оставляя непривлекательные ржавые пятнышки на рубашке Тори. «Ну вот, — подумала она. — Вот что происходит, когда не знаешь, что случится, — беспорядок. Большой неуправляемый беспорядок».

То, что случилось и с ее волосами. Она твердо решила, что не будет ничего поправлять, не будет расчесывать волосы. Зачем? Она все равно никогда не сможет соперничать с миллионом великолепных женщин, готовых броситься к его ногам. Зачем прихорашиваться? Чтобы поразить его?

«Чтобы добиться еще нескольких поцелуев от него», — радостно ответил тихий внутренний голос.

«Я не хочу его поцелуев!» — ответила она голосу.

«Врешь!»

«Дай я разберусь сама! Он уезжает. Скоро. Скорее всего, сегодня. И я…»

— Тори, с кем ты там разговариваешь?

— Ни с кем, — крикнула она, с отвращением глядя, как рука, не слушая разума, потянулась за расческой.

— Я пойду добуду дров. Становится довольно холодно. Может, удастся развести огонь.

Ужин. Огонь. Горячий шоколад. Загорающиеся звезды. И самый красивый в мире мужчина, с которым можно разделить все это. Хотя она жалела, что сказала ему об этом. О том, что считает его красивым. Как будто он и сам не знал!..

После долгой и не слишком успешной борьбы с волосами Тори присоединилась к Адаму во дворе.

Он был прав. Становилось прохладно, и она уже дрожала — от холода, а вовсе не оттого, как он выглядел, когда рубил дрова.

Настоящий мужчина. Необыкновенно сильный. Топор взлетает над головой и опускается вниз так ритмично, как будто он танцует какой-то танец. Дрова раскалываются пополам с сухим треском.

Адам, кажется, любовался сам собой — ему доставляла удовольствие эта игра мускулов. Он хорошо справлялся с работой. Вскоре рядом с ним выросла аккуратная горка дров. Если он продолжит в таком духе, у ее родителей будут дрова на весь сезон.

Она посмотрела на домик. В сравнении со зданиями, которые строились теперь по берегам озера, он выглядел довольно невзрачно. Это был маленький квадратный сруб из кедровых бревен. Дом стоял под раскидистыми соснами и тополями. Окно, на которое она сейчас смотрела, выходило на озеро. С одной стороны было маленькое крылечко, на котором рядом, одно к другому, стояли родительские кресла. Глядя на них, она неожиданно почувствовала тоску. Родители прожили вместе, бок о бок, вот уже почти сорок лет. Ее мама, как в молодости, любила отца, а он до сих пор дразнил ее, как будто она была молоденькой девчонкой, которая все время краснела от смущения.

Когда Тори вышла замуж за Марка, она осознала одну закономерность. Любовь растет медленно, но верно.

Коттедж на озере. Дети, которые бегут к воде.

На какое-то мгновение она почти увидела и услышала их — воображаемых детей, бегущих среди деревьев. Несущихся на лужайку. Кричащих и с брызгами кидающихся в воду. Плещущихся. Галдящих. Удирающих друг от друга.

Она заглядывает в будущее, видя там детей, которых у нее никогда не было? Или в прошлое, где она, Марк и Адам так долго играли на берегах озера?

— О чем печалишься, подруга? — Адам свалил рядом огромную гору дров.

Она вздрогнула и заметила, что он уже перенес кресла на лужайку.

Он подошел к ней, улыбаясь, как улыбался в те годы, когда делал что-нибудь непростительное — например, бросался в воду в новых брюках. Он улыбался, и ее печаль растаяла, как будто ее никогда и не было.

— Думаешь о нем? — спросил Адам.

— Обо всех нас. Обо мне, тебе, Марке, маме, папе и всех прошедших годах.

— Я тоже. Дом кажется меньше, а деревья — больше. И кажется, что среди них бегают призраки и смеются.

Она оглянулась на него в изумлении, но он смотрел на деревья — с каким-то задумчивым, отстраненным выражением на лице.

— Я больше никогда не испытывал такие чудесные моменты, — признался он. — Моменты, когда все было так невозможно хорошо. Я как будто вижу наши летние дни, проведенные здесь, наполненные каким-то золотым светом, кипением жизни. Ближе всего к этому я оказываюсь тогда, когда сажусь на свой мотоцикл и качу в одиночестве по дороге. И сегодня утром… Можешь назвать меня сумасшедшим, но так было этим утром, когда мы пускали змея.

Снова она почувствовала испуг. Потому что она тоже испытала это золотое чувство, которое он описал. И здесь, на озере, в пору детства, и в тот день, когда она вышла за Марка, и потом, когда они неслись с Адамом по тропинке, как разогнавшаяся торпеда, и над ними летел змей.