Тони Молхо - Три грации

Так протекала моя жизнь — в учебе, помощи маме, работе, уходе за малышами и в чтении. Я очень любила читать, но книг дома не было, и я брала их в школьной библиотеке. Самыми любимыми для меня были сказки, я просто с головой уходила в них, даже когда выросла. Люблю и верю в них и теперь, как это ни смешно звучит в старческих устах. — Наши дамы дружно запротестовали, услышав это высказывание. Грустно усмехнувшись и поблагодарив их, Рахель продолжала: — И, естественно, полная уверенности в прекрасном будущем, я мечтала о судьбе Золушки — о принце на белом коне, который приедет в наш нищий квартал и увезет меня… Куда? Я не знала, но что-то радостное и светлое манило вперед, в завтрашний день. Поэтому представьте себе мое счастье, когда за мной вдруг стал ухаживать единственный богатый парень в округе. Его отец служил в армии и сделал головокружительную карьеру именно в той войне, на которой погиб отец. Высокий, самоуверенный и красивый, Ави был действительно похож на принца, только вместо белого коня у него была папина открытая машина, на которой он постоянно разъезжал, выставив в окно локоть и беспрестанно бибикая на каждом перекрестке.

Он клеился ко всем нашим девчонкам, водил их в кино и на танцульки и вообще приобрел репутацию завидного кавалера. Несравненный Ави курил дорогие сигареты, носил тонкие усики и умел танцевать фокстрот — что еще надо было девчонкам из бедного квартала? Но главное — машина. Тогда их еще совсем не было, наши ребята ездили на велосипедах, а те, кто зарабатывал, — на мотороллерах, и открытый, блестящий полированными боками «форд» сводил всех с ума. Я хорошо помню, как однажды мимо меня, изнемогающей под тяжестью авосек с овощами, которые я тащила с рынка, промчался в блеске лаковых боков черный знаменитый «форд», в котором хохотала моя школьная подружка, а рядом, по-барски развалясь и обнимая ее, красовался чернокудрый Ави. Это ослепительное видение промелькнуло в туче пыли, обдав меня запахом дорогих сигарет, бензина и роскошной жизни. Господи, как я завидовала им!

Какого же было мое изумление, когда оказалось, что мечта всего квартала Ави дружит с сыном хозяина моего магазинчика. Несколько раз он забегал в магазин, потом стал посматривать на меня, потом как-то вечером предложил подвезти домой, потом пригласил в кино… Все развивалось по самому банальному, навязшему на зубах сценарию, с той только разницей, что влюбленной дурой была не кто-нибудь, а я сама. И с самых первых наших «выходов в свет» все без исключения приятельницы прожужжали мне уши, говоря, что он — негодяй, жулик, развратник и подлец, что он — «поматросит и бросит», и так далее и тому подобное… Но я, разумеется, не верила этому, потому что твердо знала, что я — единственная его настоящая любовь, что раньше были одни вертихвостки, а вот теперь — настоящее, и так далее, то, что он без конца сладко нашептывал мне в доверчиво подставленное ушко… Ох, не зря, не зря тысячи книг и фильмов рассказывают об одном и том же. Соблазнение глупышки, обещание любви до гроба, первая ночь и… первое разочарование в любимом. Получив то, чего он добивался, мой ненаглядный Ави почему-то стал терять интерес к дальнейшим встречам, стал занятой и рассеянный, а через некоторое время я увидела его в машине с другой хохотушкой. Никто из девчонок-подруг даже не пожалел меня — так все было понятно. «Тебя же предупреждали, — резонно говорили мне, — так чего же ты теперь жалуешься?!» Я жаждала мщения — достойного и справедливого, как в сказке. «Забудь о нем, — участливо сказала одна из соседок, — не ты первая, не ты последняя. Уж сколько пытались отомстить ему — ничего не получалось. Папаша-генерал прикрывает его так, что не подкопаешься. Подонок этакий! Вон, Кети из десятого класса родила от него, и все это знали, и все равно вышел сухим из воды, хотя ей еще семнадцати не было! Посуди сама, ты же умная девушка, — несовершеннолетняя родила, и все знали от кого, и все равно ничего ему не было! Так ты-то куда лезешь!..»

Ну нет! — решила я. Со мной этот номер не пройдет. Побаловался, голубчик, — либо женись, либо страдай, как и я! Полная ненависти и решительности, я подговорила свою младшую сестру помочь мне. Ей было четырнадцать лет, и она была сообразительной не по годам. Мы тогда жили отдельно от мамы, чтобы ей было легче, очень сдружились и вместе разработали план мести.

Давясь не то от ярости, не то от жалости к себе, я набрала такой знакомый номер телефона и, плохо справляясь с охватившим меня трепетом, услышала бархатный баритон. Я попросила его прийти завтра вечером ко мне домой — он хорошо знал дорогу — поговорить по важному делу. К моему удивлению, он легко согласился — видимо, был совершенно уверен в моей собачьей преданности и своей неуязвимости. На другой день я зашла в полицейский участок к Моше — нашему участковому. Моше был серьезный пятидесятилетний мужчина, с проседью, с уже наметившимся брюшком, ленивый и спокойный, как и все выходцы из Марокко. Он жил в нашем квартале с незапамятных времен, знал всех и вся, его дочка училась со мной в одном классе, и он всегда хорошо относился ко мне — даже когда я потеряла голову в своей сумасшедшей любви и все пытались урезонить меня — от зависти, как думала я тогда. Я попросила его прийти осмотреть наш сарай: мне кажется, что у нас воруют дрова. Он посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом, скептически поджал губы, поразмыслил и согласился прийти вечером после дежурства.

Вечером, оставив сестру в своей комнате, я, притаившись в сарае, увидела шикарную машину у нашего подъезда. Тут же я сбегала за Моше, и он молчаливо и обстоятельно начал обследовать наш сарай — доску за доской, пока в окне моей комнаты не зажегся синий ночник — условный знак, что мышеловка готова захлопнуться.

— Наверное, мне показалось, — пролепетала я, — пойдемте, господин Моше, я напою вас чаем в благодарность за труды.

Моше так же спокойно прервал осмотр досок, и мы стали подниматься по лестнице на второй этаж — в нашу квартиру. По дороге я с грохотом опрокинула пустое ведро, которое сестренка предусмотрительно поставила посреди лестницы, и тут же из-за тонкой двери нашей квартиры послышался девичий визг, шум падающей мебели и неразборчивые мужские восклицания. В два прыжка преодолев оставшиеся ступеньки, полицейский толчком распахнул дверь и увидел дивную картину: взъерошенный растерзанный Ави ломал дверцу фанерного шифоньера, из которого раздавался истошный визг сестры. Увидев твердую синюю фуражку, полуголый красавчик в ужасе отскочил от шкафа, и оттуда вывалилась моя доблестная сестричка в предусмотрительно разорванном платье.

— Ага! — удовлетворенно произнес страж закона. — Попытка изнасилования несовершеннолетней!