Джудит Арнольд - Клятва сердца

Было шесть часов утра, и за окном еще не рассвело. Гэри принял душ, но и после него не удалось окончательно проснуться. Одеться во что-либо более приличное, чем обычно, показалось ему почти непосильной задачей, а собственное отражение в зеркале привело его в полное уныние. Хорошо еще, что он не свернул себе шею, спускаясь с лестницы, что было бы неудивительно, принимая во внимание его полусонное состояние.

Он чувствовал себя усталым и раздраженным, а еще предстояло завязать галстук, пока что просто накинутый на шею. Галстуки всегда были его проклятием.

Гэри заправил электрический кофейник и достал из холодильника апельсин. Если удастся срезать кожуру спиралью, не отрывая ножа, загадал он, то день пройдет удачно.

— Эй, папа, — услышал он шепот и, обернувшись, увидел своего сына Тима, спускавшегося с лестницы. — Ты уже проснулся?

— Вообще-то нет. Кофе будешь?

— Конечно.

Еще год назад Тим решил, что он уже слишком большой, чтобы надевать на ночь пижаму, и стал спать в трусах и майке. Его тощая длинная фигура выглядела комично под слишком просторным махровым халатом. Темные волосы торчали еще в разные стороны, но карие глаза сияли, как полуденное солнце.

— Ты пьешь кофе? — Это для Гэри было новостью.

— Уже давно, — небрежно бросил Тим. «Давно» для Тима было все, что происходило более чем пятнадцать минут назад. — Неужели ты собираешься надеть этот галстук?

— Собираюсь.

— А нельзя вообще от всего этого отказаться?

— Нельзя. Я уже два раза отказывался.

— Мы сегодня играем против Эктона в четыре часа, ты помнишь?

— Я приду, — пообещал Гэри. — Думаю, не задержусь. Побуду там немного, потом меня отпустят, и к ланчу я вернусь домой.

— А откуда ты знаешь, что тебя не выберут?

— Надеюсь, мне повезет, — подмигнул сыну Гэри и, бросив довольный взгляд на закрученную спиралью кожуру, отправил в рот дольку апельсина. — Не думай, что я считаю твой бейсбольный матч не заслуживающим внимания, но, когда живешь в демократической стране, это накладывает на тебя определенную ответственность.

— Господи, опять ты со своими речами!

— Это правильные речи, — усмехнулся Гэри.

— Да ты их произносишь уже в сто первый раз!

— Сегодня я выполняю свой долг американского гражданина…

Тут Тим запел Государственный гимн США, и Гэри запустил в него салфеткой. Она пролетела мимо и упала на пол. Тим наклонился, чтобы ее поднять.

— Ты что, папа, собираешься ехать в джинсах?

— Это мои самые лучшие.

— В джинсах и галстуке?

— А в чем проблема?

— Ты разве не хочешь произвести хорошее впечатление?

— Если я произведу хорошее впечатление, меня выберут в присяжные, и я не приеду на твою игру.

— В таком случае, может, тебе стоит порыться в компостной яме и найти какие-нибудь брюки погрязней?

— Не умничай! Ну ладно, мне пора.

Гэри встал и ополоснул под краном свою кружку. В это время две их собаки — Платон и Сократ — появились на кухне. Это были лабрадоры, огромные и довольно бестолковые, но добродушные, и за это Гэри многое им прощал.

— Тим, покорми собак, разбуди деда, если он не услышит будильник, и не опоздай на автобус. Да, и налей собакам воды, а то дед вечно забывает это сделать.

— Он это нарочно. Он их ненавидит и хочет, чтобы они сдохли от жажды, потому что это медленная и мучительная смерть.

Оба рассмеялись. У Тима были такие же, как у Гэри, каштановые волосы, карие глаза и золотистая кожа, но иногда, как сейчас, в тусклом утреннем свете, Гэри видел в сыне какое-то неуловимое сходство с Мэг — то ли в изгибе губ, то ли в овале лица…

— Ну, пока. Увидимся на матче. — Проходя мимо сына, Гэри похлопал его по плечу. Это было единственным проявлением любви, которое разрешал ему Тим.

Задержавшись перед зеркалом в холле, Гэри затянул узел галстука, но не слишком туго. Он не собирается удавиться из-за этой дурацкой процедуры отбора присяжных. И вообще обошелся бы без галстука, если бы в повестке суда не оговаривалось, что присяжные должны быть одеты «в соответствии с важностью предстоящей им работы».

Похоже, работа предстояла серьезная. Гэри считал себя примерным гражданином, но кому могут помешать джинсы?

Софи еще раз оглядела себя в зеркале. Костюм был светло-голубого цвета, но такого строгого покроя, с длинной юбкой ниже колен, что она чувствовала себя в нем надзирательницей в исправительной колонии.

Этот костюм был куплен, когда Митчел надумал представить ее своим родителям. Специально для такого случая.

А сегодня ей предстоит пройти отбор в состав жюри присяжных, так что костюм как раз кстати. Она перемерила несколько платьев, четыре пары туфель, высыпала на кровать содержимое сумочки. Все это теперь валялось в беспорядке, но сейчас она была не в настроении рассовывать вещи по местам.

— Как мне не хочется туда идти! — громко произнесла Софи, доставая с верхней полки шкафа подходящую по цвету сумочку. Она не помнит, чтобы когда-нибудь придавала такое значение тому, что надеть, — ни когда впервые устраивалась на работу, ни когда открывала свой магазин, ни даже одеваясь на серебряную свадьбу родителей. Единственный раз она оказалась в таком же состоянии, когда должна была предстать перед родителями Митчела.

И чем все это тогда кончилось?

— Что тут особенного, — увещевала ее Линн, партнер по бизнесу. — Меня тоже вызывали в прошлом году. Посадишь до двенадцати, а потом отпустят домой и три года не будут приставать. Возьми с собой какую-нибудь книжку и представь себе, что ты на пляже. А о магазине не беспокойся. Я его открою.

— Ты считаешь, что к двенадцати меня отпустят?

— Ну да, если, конечно, не отберут в жюри.

— А как этого избежать? Скажу, что может пострадать мой бизнес…

— Сомневаюсь.

— Что мои служащие потеряют работу…

— Какие служащие? Нас всего двое.

— Может, мне прикинуться тупой?

— Вряд ли тебе это удастся. Адвокаты живо тебя раскусят.

— Ты права, — вздохнула Софи. — Стисну зубы и попытаюсь отбиться.

— Удачи тебе.

Для того чтобы попасть туда, куда ей совершенно не хотелось, Софи пришлось выстоять в трех очередях: сначала у входа в суд — пройти через металлоискатель и дать обыскать свою сумочку на предмет оружия, затем у единственного, из шести, работающего лифта и, наконец, у входа в комнату присяжных заседателей, где ей вручили карточку, на которой значилось, что она в списке № 5.

В ярком, но безжизненном свете ламп дневного света было особенно заметно убожество этой комнаты. Стены выкрашены масляной краской, столы и стулья, по всей видимости, пожертвованы какой-нибудь школой после переоборудования столовой. Софи была готова исполнить свой гражданский долг, но не в такой же обстановке! Комната была полна народу — наверно, предстояло сформировать не одну команду присяжных.