Франсуаза Саган - Зима любви

Но душу Клер задел иной ветер, ветер злости. В конце концов за этим столом было собрано привилегированное общество, известные, остроумные люди, знавшие все и вся. Мальчишка должен был слушать, разинув рот, смеяться и благодарить судьбу за такую удачу. А если он мечтает об обеде в закусочной с какой-нибудь девицей из Латинского квартала, то чего проще, вот дверь и иди себе… А Диана не пропадет, она одна из самых известнейших и очаровательных женщин Парижа. Ни за что на свете не дашь ей сорока пяти. Правда, не сегодня вечером. Сегодня вечером она была бледной и озабоченной. Если бы Клер не знала ее то подумала, что она несчастлива. Молчание затянулось, и нужно было что-то делать.

— Держу пари, — сказала она, — что вы мечтали о «феррари». Карлос недавно купил последнюю модель и предложил мне вместе с ним опробовать ее. Вот тут-то я и подумала, что пробил мой последний час. Но надо же, оказывается Карлос прекрасно водит, — добавила она с оттенком удивления. Карлос был наследником какого-то трона, и Клер находила прекрасным, что он умел делать что-то еще, кроме как ждать, сидя в холе «Грийона», реставрации своей монархии.

Антуан повернулся к Люсиль и улыбнулся. У него были светло-карие, почти желтые глаза, крупный нос и изящный красивый рот. Во всем облике этого человека было что-то сильное, мужественное, что так не вязалось с бледностью и почти детской мягкостью волос.

— Извините меня, — сказал он вполголоса. — Наверное, я показался вам грубым.

Он взглянул ей прямо в лицо. При этом его взгляд не скользил, как принято, по скатерти, нет, он словно вычеркнул всех за исключением ее.

— Из тех трех фраз, что мы сказали сегодня друг другу, две были извинениями, — заметила Люсиль.

— Мы начинаем с конца, — отозвался он весело. — Обычно мужчина и женщина просят прощения, когда расходятся. Ну по крайней мере кто-то один… «Прости, но я больше не люблю тебя».

— Ну, это еще очень элегантно. Лично меня больше раздражает вот эта показная честность: «Прости меня. Я думал, что любил тебя. Так вот — я ошибался. Мой долг сказать тебе это».

— Ну, думаю, с вами такого не случалось, — сказал Антуан.

— Премного благодарна.

— Я хотел сказать, что вы, наверное, не давали возможности мужчинам развить эту мысль. К этому времени ваш чемодан, должно быть, уже лежал в багажнике такси.

— Да, если учесть, что мой багаж состоит из пары свитеров и зубной щетки, — смеясь ответила Люсиль.

Он помолчал, затем продолжил:

— Надо же, а я думал, что вы любовница Блассан-Линьера.

«Вот досада, — подумала она. — А я думала, что он умен». Она всегда считала, что беспричинная жестокость и ум не могут существовать вместе.

— Это правда, — ответила она. — Вы были совершенно правы. Если бы я уезжала сейчас, то уже в собственной машине, битком набитой платьями. Шарль очень щедр.

Она сказала это спокойным голосом, но Антуан опустил глаза.

— Простите меня. Ненавижу этот обед и этих людей.

— Так не приходите больше. К тому же в вашем возрасте это опасно.

— Знаете что, милочка, — бросил он, внезапно задетый за живое, — уж я старше вас, будьте уверены.

Она рассмеялась. Две пары глаз обратились на нее: Дианы и Шарля. Их посадили рядом друг с другом, прямо напротив их «протеже». Как говорится, родители с одной стороны, дети — с другой. Дети-переростки, тридцатилетние подростки, которые никак не хотели становиться взрослыми. Люсиль замолчала: кто она такая? Ничего не делает в жизни, никого не любит… Глупо и смешно. Если бы она не любила жизнь саму по себе, то давно бы уже покончила с собой.

Антуан все смеялся. А Диана страдала. Она видела как он смеется, смеется с другой. С ней он никогда не смеялся. Она даже предпочла бы увидеть, как он целует Люсиль. Но этот смех… это было ужасно. И как он вдруг сразу помолодел. И что их так рассмешило? Она искоса посмотрела на Шарля. Тот сидел, растроганно глядя на Люсиль. Совсем спятил за эти два года. Эта малышка Люсиль, конечно, симпатичная и хорошо держится… Но красавицей ее никак не назовешь, даже изюминки никакой нет. Впрочем, Антуан такой же. У нее были мужчины красивее и которые к тому же были без ума от нее. Да, именно без ума. Только вот любила она его. Любила и хотела быть любимой. Ничего, наступит день, и он окажется в полной ее власти. И он забудет эту погибшую актрису, забудет все, за исключением нее, Дианы. Сара… Сколько раз она слышала это имя: Сара. Он много говорил о ней поначалу, до тех пор, пока она не вышла из себя и не крикнула ему, что эта Сара, она обманывала его, и все знали об этом. Но он лишь ответил тихим, пустым, бесцветным голосом: «Да, я тоже… я тоже знал это». И больше он никогда не произносил этого имени. Но он шептал его по ночам, во сне… Но ничего, скоро… скоро все переменится, и он будет шептать ее имя, протягивая руки сквозь черноту ночи. Она почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Она закашлялась, и Шарль осторожно похлопал ее по спине. Нет, этот обед никогда не кончится. А Клер Сантре выпила лишнее. Последнее время с ней случалось это все чаще и чаще. Она говорила о живописи с апломбом, который явно не соответствовал ее знаниям. А для Джонни, страстно любившего живопись, подобные рассуждения были просто пыткой.

— Так вот, — заканчивала Клер, — когда этот мальчишка пришел ко мне, держа «это» под мышкой и когда я посмотрела при свете на «это», то сначала решила, что у меня не в порядке со зрением. Ну а потом я ему сказала… Знаете, что я ему сказала?

Гости вяло попытались симулировать интерес.

— Я сказала ему: «Месье, я думала, что глаза существуют для того, чтобы видеть. Так вот, я ошибалась: на этом полотне я не вижу ничего. Ровным счетом ничего.»

И словно желая изобразить это «ничего», она сделала неопределенный жест рукой и опрокинула бокал с вином на скатерть. Каждый воспользовался этим маленьким инцидентом, чтобы встать из-за стола. Люсиль и Антуан тоже встали, только их головы были низко опущены. Их разбирал сумасшедший смех.

Как опасен и вместе с тем прекрасен смех вдвоем. Извечный спутник любви и дружбы, желания и отчаяния. Но Антуан и Люсиль смеялись как школьники. Они оба были любимы и желанны, и к тому же их опекали серьезные люди. Зная, что наказание за шалость неминуемо, они укрылись в углу салона и там предались своему смеху. По парижскому этикету любовников обычно сажали за стол врозь, но в антракте они обязаны были встретиться, чтобы с рассеянным видом обсудить происходящее, шепнуть слова упрека или любви. Диана ждала, когда Антуан подойдет к ней, а Шарль даже сделал шаг в сторону Люсиль. Но та демонстративно смотрела в окно. Ее глаза были полны слез от смеха, и каждый раз, встречаясь со взглядом Антуана, она быстро отворачивалась в сторону, а он зарывался носом в платок. Поначалу Клер решила не обращать на них внимания, но затем заметила, что гостей начали охватывать зависть и гнев. Кивком головы она отдала приказ Джонни: «Ну-ка скажи этим детям, чтобы вели себя хорошо, а то их больше не пригласят». К несчастью, Антуан заметил этот кивок и засмеялся еще пуще, так, что ему пришлось даже опереться о стену. С веселым видом к ним приблизился Джонни.