Сандра Браун - Навстречу завтрашнему дню

— Что расскажу? — с невинным видом спросила Кили и тут же обнаружила нитку на манжете, потребовавшую от нее пристального внимания.

— Скажи мне, почему после приезда из Вашингтона ты бродишь, словно какой-нибудь проклятый зомби. Объясни мне, почему ты так ужасно выглядишь. Почему бы тебе не рассказать лучшей подруге о том, что явно расстроило тебя?

— У тебя новые серьги?

— Не смей даже пытаться сбить меня с мысли и переменить тему разговора, Кили Престон, — предупредила Николь. — Я хочу знать, что с тобой там произошло такого, отчего ты стала еще хуже, чем была. Хотя, Бог свидетель, и раньше тоже было достаточно скверно. Расскажи мне. Я не уйду из этой комнаты до тех пор, пока ты мне все не расскажешь, да и тебя не выпущу.

— Кто навел тебя на мысль, что я стала еще хуже? — сердито спросила Кили.

— Сама вижу. Тебе явно необходим охранник, который не даст тебе закрыться в раковине, словно какому-нибудь моллюску. Что происходит?

Сделав несколько шагов к своему столу, Кили плюхнулась на скрипучий стул, опустила голову на потрескавшуюся искусственную кожу и закрыла глаза — ее постоянно мучила головная боль.

— Ты знаешь, что происходит, Николь. Ты же сама замечала, что я впадаю в такое состояние каждый раз, когда что-то делаю для ПРНС.

— Да, но на этот раз ты одержала большую победу и должна была бы радоваться, а не чувствовать себя несчастной. И не отрицай, что чувствуешь себя несчастной, я лучше знаю. Гамлет рядом с тобой выглядел бы комедиантом.

Кили улыбнулась, но попытка Николь рассмешить ее не увенчалась успехом.

— Я счастлива нашей победой, но просто устала.

— Сделай еще одну попытку.

— Мне сейчас не хочется находиться среди людей, вот и все.

Я встретила мужчину, замечательного мужчину. Он целовал меня, прикасался ко мне, как никто никогда прежде. Кажется, я влюбилась. Что же мне делать? Интересно, какой была бы реакция Николь, если бы Кили произнесла вслух то, что думала?

— Так не годится, Кили. Тебе необходимо быть среди людей. Давай пойдем с нами на этот прием сегодня вечером. Мы не останемся надолго, обещаю. Как только скажешь, что пора уходить, так сразу и уйдем.

— Не хочу.

— Но тебе это необходимо, черт побери! — с раздражением бросила Николь. — Принарядиться, выпить бокал-другой, потанцевать. Жить, Кили! — Она соскочила со стола и уперлась в бедра кулаками. — Если ты с нами не пойдешь, то мне придется выносить Чарлза одной. Ты же не пожелаешь мне такого, не правда ли?

На этот раз Кили рассмеялась.

— Почему ты не даешь этому парню покоя? Я знаю, ты просто с ума по нему сходишь, только не хочешь в этом признаться. Ладно, ладно. — Она подняла руки, чтобы остановить поток возражений со стороны Николь. — Ладно, ты не будешь с Чарлзом один на один. Так ты говоришь, что с вами будет еще один парень, у которого нет пары.

— По правде говоря, он такой же зануда, как Чарлз. Но если я могу это вынести, то и ты сможешь. Главное — ты будешь в общественном месте, а не сидеть дома, словно забившись в нору, и окажешься в обществе других людей, а не один на один с собой. Пойдем.

— Где это и что это? — сдаваясь, спросила Кили.

— В «Марриотте». Официальный прием. Что-то связанное с Лигой искусств. Чарлз будет представлять там телестанцию, так как она транслировала объявления лиги. Мы заедем за тобой в восемь.

— Не знаю, Николь, — колебалась Кили.

— В восемь часов, — решительно заявила Николь. — И ради бога, сделай что-нибудь с волосами. Просто ненавижу, когда они так гладко зачесаны назад. Ты похожа на Джен Эйр.

— У тебя сегодня утром какой-то литературный настрой. Сначала Гамлет, теперь Джен Эйр. Ты хоть читала то или другое?

Николь добродушно рассмеялась, направляясь к двери.

— Боже упаси, нет. Я читаю только порнуху. Она помогает мне поддерживать форму. — Николь шаловливо подмигнула, и дверь за ней закрылась. До Кили издалека донеслось: — В восемь часов.

Восемь часов. Будет ли она в состоянии к этому времени выйти в свет? Она сомневалась в этом. Во всяком случае, такое желание у нее не возникало. Она ошибочно считала, что, как только уедет из Вашингтона и вернется к работе, воспоминания о Даксе вскоре поблекнут, и она забудет все, что произошло. Но ее надежда не сбылась. Чем дольше она пребывала вдали от него, тем чаще думала о нем. Каждую минуту она размышляла о том, что он делает, с кем он, что на нем надето, что он чувствует и думает ли о ней.

Так не должно быть. Просто безумие вынашивать неисполнимые мечты, но она ничего не могла с собой поделать. Она часто смотрела на телефон, желая, чтобы он позвонил. В каком-то самом тайном уголке души теплилась надежда, что он позвонит. В конце концов, ее не оказалось в самолете на том рейсе, где она должна была находиться. Неужели его ничуть не беспокоит, что случилось с ней? Конечно, если он уже несколько дней в Новом Орлеане, он мог слышать ее по радио и, по крайней мере, знает, что она жива.

Отсутствие интереса с его стороны, очевидно, отражало его отношение к их вашингтонской интерлюдии. А это было именно интерлюдией, эпизодом, принесшим ему разочарование, Кили в этом не сомневалась, поскольку она не отдалась ему. Даксу Деверексу нет необходимости попусту тратить время, волочась за такой женщиной, как она, поскольку найдется немало желающих удовлетворить его.

Николь права: Кили оказалась в тупике и теперь должна развернуться и идти в противоположном направлении или продолжать биться о стену. Сегодня она предпримет попытку вернуться в реальный мир. Посмотрев на часы, она обнаружила, что ей пора на встречу со спонсором, а она даже не прочитала повестку дня.

Достав из сумочки пудреницу, Кили мрачно отметила, что Николь права — выглядела она ужасно. Цвет лица болезненный, глаза безжизненные, волосы в беспорядке. Она даже ни разу не сделала маникюр с тех пор, как вернулась из Вашингтона.

— Ладно, Кили, ты достаточно долго оплакивала себя, — сказала она своему отражению в зеркале и захлопнула пудреницу. Прежде чем прочитать материал для рекламной, коммерческой передачи, посвященной достоинствам радиального обода колеса со стальным приводным ремнем, она позвонила в косметический салон и записалась на прием.

«Неплохо», — подумала она, критически оценив результаты своего двухчасового пребывания в салоне и еще одного часа, проведенного дома за «чисткой перышек». Волосы подстригли на полдюйма, избавив от проклятых секущихся концов, и собрали на макушке в небрежный узел, простой и в то же время изысканный, с завитками, ниспадающими на щеки и шею.

После овсяной маски кожа ее лица, казалось, излучала сияние. Она с большим вкусом наложила косметику, и если печальный взгляд не исчез полностью, то теперь он не так бросался в глаза.