Кэтрин Джордж - Портрет любимого

– Какая дикость! – поморщилась Джоанна. – Но раз женщины вешаются на него, надо полагать, что этот мужчина недурен собой?

Изабель, улыбаясь, извлекла портрет Лукаса из своего багажа.

– Вот он. Не похож ни на одного мужчину из тех, кого я когда-либо встречала. И я так сильно люблю его, что мне будет адски тяжело ответить ему «нет».

Недели после возвращения Изабель домой были очень напряженными во многих отношениях – и это помимо того, что она ощущала почти физическую боль от разлуки с Лукасом. Работая в галерее, она и раньше уставала, а теперь, с больной ногой, к концу рабочего дня была совершенно обессилена. По ночам она долго не могла уснуть, а когда ей это удавалось, часто просыпалась от одного и того же кошмара: ей казалось, что на ее голове повязка, которую надо снять… Единственной отрадой в ее жизни были его телефонные звонки. А он никогда не упускал возможности напомнить ей, что шесть недель, которые он ей отвел, скоро истекают…

Лукас передавал ей приветы от Алисии, которая просила его сделать все, чтобы уговорить Изабель вернуться на ее свадьбу. Изабель удивлялась тому, что скучала по месту, в котором провела такое короткое время. Она почувствовала боль, когда узнала о том, что Лукас вернется на Чирос в день рождения Элени, который, как он подчеркнул, совпадает с окончанием шести недель, отпущенных Изабель.

Она почтой отправила Элени кашемировую шаль в подарок. Потом, проведя несколько часов за сочинением письма Лукасу, послала ему это письмо, выбросила свой мобильный телефон и купила себе новый.

– А это ты зачем сделала, скажи на милость? – строго спросила Джоанна.

– Мое время истекло, но я не в состоянии сказать Лукасу в лицо, что мой ответ «нет», поэтому написала ему. Я не сообщила свой адрес и выбросила телефон.

– Значит, приняла окончательное решение?

– Да.

Приняв решение, Изабель убрала портрет Лукаса, но повесила в галерее акварель с изображением его пляжа, правда, с наклейкой «Продано».

В рабочие дни Изабель как-то еще справлялась с собой, но по воскресеньям, когда галерея была закрыта, у нее было слишком много свободного времени, чтобы задаваться мучительным вопросом: не допустила ли она самую большую ошибку в своей жизни, отрезав себя от Лукаса?

Однажды, через два месяца после своего возвращения из Греции, Изабель, собиравшаяся закрывать галерею, увидела остановившуюся рядом машину. Она приготовилась сказать водителю, что парковки тут нет, и вдруг замерла. Кровь отлила от ее лица, когда этот водитель вышел и встал, глядя на нее поверх своего автомобиля.

У Изабель пересохло во рту и бешено застучало сердце, когда знакомые черные глаза встретились с ее глазами. Первой ее реакцией было вбежать в галерею и запереть за собой дверь. Но вместо этого она осталась стоять и широко улыбнулась:

– Привет. Вот так сюрприз!

– И не слишком приятный для тебя, как я полагаю, – сказал Лукас, запирая машину. На нем были красивые замшевые ботинки, толстый свитер и джинсы – ничего общего с одеждой, которую он обычно носил в Греции. Но его лицо было той красивой маской, которую она помнила слишком хорошо… С непроницаемым лицом он подошел к ней. – Но разве ты не ждала этого после своего письма, Изабель?

– Нет, не ждала, – искренне ответила она.

– Ты закончила работу на сегодня?

– Да. Как раз собиралась запирать. Хочешь войти?

Лукас прошел вслед за ней в галерею, внимательно следя за тем, как она запирает за ними дверь.

– Может, ты походишь вокруг и посмотришь, пока я приготовлю кофе? – предложила она. – Или предпочитаешь выпить что-нибудь? У меня есть вино…

Он покачал головой:

– Я бы хотел посмотреть картины. Твои здесь есть, Изабель?

– Да. Небольшой отдел одних моих картин. Вон там.

Лукас прошел в дальний конец зала и молча остановился перед коллекцией акварелей кисти Изабель.

– Ты продала картину с моим пляжем.

– Нет. Просто повесила наклейку, что она продана.

– Собираешься сохранить ее?

– Да.

– Зачем?

Она пристально посмотрела на него:

– Как сувенир на память о моем отпуске. Я когда-то говорила тебе, что вместо фотографий, которые все другие делают на память, я рисую эскизы или картины.

Маска на лице Лукаса слегка дрогнула, когда он подошел к ней:

– Спиро показал мне сделанный тобой мой карандашный портрет. Ты мне польстила.

Она пожала плечами:

– Я редко рисую портреты. Это не мой конек.

– А у тебя волосы стали короче, – заметил он. – А мне больше нравятся длинные.

Ее глаза вспыхнули.

– И мне тоже. То, что я лишилась одной пряди, не моя вина.

– Нет, моя, – мрачно согласился он и подошел ближе. Его взгляд смягчился. – Ты выглядишь усталой, Изабель.

– Я была очень занята сегодня.

– Тебе никто здесь не помогает?

– Есть один помощник, но он ушел пораньше. – Устав от ничего не значащего разговора, Изабель спросила напрямик: – Я не написала своего адреса в письме. Как ты нашел меня?

– Какое-то время я пребывал в такой ярости, что у меня не было желания искать тебя. Но твою акварель с изображением моего бассейна увидел мой преданный Андрис. Он-то и предположил, что ты наверняка продаешь свои работы через Интернет. Остальное было просто. Разве ты забыла возможности Сети, Изабель?

– Нет. Просто посчитала, что, получив мое письмо, ты так разозлишься, что вычеркнешь меня из своей жизни и забудешь.

– Это и была моя первая реакция, – подтвердил он. – Меня разозлила твоя трусость: ты отвергла меня, не глядя в глаза, а написав письмо. Но потом мне захотелось услышать, как ты ответишь мне «нет» прямо в лицо. И дашь объяснения. – Он подошел ближе. – И вот я здесь.

С минуту Изабель молча смотрела на него, потом проговорила с вежливой улыбкой:

– Может, поднимемся в мою квартиру? Мне страшно хочется чашку чаю.

– С удовольствием, Изабель. А потом я отведу тебя поужинать.

Ничего не ответив на это, она отперла дверь, ведущую на ее лестницу.

– Придется подняться на два пролета.

– А твоя нога лучше? Наверное, тебе трудно было подниматься по этой лестнице в первое время после возвращения, – проговорил он, идя за ней.

– Сейчас все хорошо, – вежливо ответила она, открыла дверь в небольшую гостиную и жестом пригласила его войти. – Посиди, а я приготовлю чай.

Лукас с интересом осмотрелся. Было видно, что здесь живет художник. Синее покрывало, наброшенное на бархатный диван. Рубиново-красные и золотистые шелковые диванные подушки на кожаном кресле. На маленьких столиках в живописном беспорядке – книги. Лампы с яркими абажурами.

«Не комната, а шкатулка для драгоценностей», – подумал Лукас, потом повернулся, когда «драгоценность», которая жила здесь, вернулась в комнату с подносом.