Донна Валентина - Покоренная поцелуем

Эдит вновь кивнула, и, кажется, лицо ее оживилось.

— Все к лучшему. Прежде всего, нам нужно отвлечь внимание всех от выздоровления Хью. Боюсь, что с ним может произойти что-нибудь серьезное, ведь он пока еще настолько беспомощен. Что будет, если кто-нибудь из них узнает о просветлении рассудка у Хью?

— Уолтеру можно доверять, — сказала Мария.

— В нем, однако, проскальзывает что-то такое, что вызывает недоверие у Фена. Как, впрочем, и у меня. Все же он — норманн.

— Я должна следить за всем, покуда он не сможет взять на себя все эти обязанности. — Она была настолько поглощена потребностью увидеть поскорее Ротгара, что даже не оценила всех последствий нападения на конюшню — ведь это был открытый мятеж, направленный против Хью. Словно пытаясь вернуть у нее чувство ответственности, громко застонал Стифэн, и его стон отозвался гулким эхом в пустом зале. Ее желание бежать как можно скорее увидеть Ротгара, в каком бы отчаянном положении он сейчас ни находился, нужно было подчинить требованиям Лэндуолда, потребностям народа Хью. Сердце сильно стучало у нее в груди, когда она остановилась возле двери, пытаясь исполнить свои обязательства, прежде чем продолжать путь в том направлении, куда влекло ее сердце.

— Ты знаешь, как можно облегчить агонию Стифэна, Эдит?

— Кое-что я могу сделать. Но я все же не уверена.

— Ну, а Роберту ты можешь помочь? Из раны сочится желтоватый гной, а кожа вокруг воспалена и очень твердая на ощупь.

— Я знаю одну примочку, которая может, вероятно, облегчить его страдания, — ответила Эдит. — К тому же я заметила на шее сэра Гилберта рану.

Мария вздрогнула. Гилберт настаивал, чтобы она лично ухаживала за его раной, хотя совсем не знала, как это делается.

— Мне кажется, ничтожно может ускорить его выздоровление.

— Может, то оружие, с помощью которого ему была нанесена рана, было отравлено. Существуют такие примочки, которые высасывают яд. — Эдит глубоко вздохнула, словно пытаясь собраться с силами, чтобы сказать то, что хотела. К тому же существуют травы, которые якобы успокаивают больного, а на самом деле заражают кровь. Если обработать ими рану, то человек становится сонным, неуклюжим, ничего по существу не замечает из того, что происходит вокруг. Полный курс такого лечения… приводит к смерти.

Затем последовало короткое молчание, и подспудное значение слов Эдит не выходило из головы Марии. Весьма удобный способ, чтобы отделаться от Гилберта…

У нее еще был Уолтер, и, благодаря предупреждению Ротгара, большинство из оруженосцев и Данстэн остались невредимыми.

— А можно ли употреблять эту траву таким образом, чтобы проходящий лечение человек не умер, а лишь стал бы безвольным, легко поддавался чьему-то контролю?

— Лечение можно прервать перед самой смертью, — сказала Эдит. — Если его продолжать и дальше, то это, само самой разумеется, самый страшный грех.

— Конечно, конечно, — чуть слышно отозвалась Мария. — Ну, а если прервать лечение, не доведя его до конца, то такой человек в конечном итоге выздоровеет?

— Конечно, — откликнулась Эдит. Мария отдавала себе отчет, что, несмотря на чудовищный характер их беседы, когда они говорили о том, как довести человека до грани смерти, она впервые чувствует себя в своей тарелке в присутствии Эдит. Легкая улыбка играла на губах Эдит, словно и она разделяла ее чувства.

— Я ведь не отличалась особой добротой к тебе, — сказала Мария. — Почему же ты все равно предлагаешь мне помощь?

— Потому что я хочу вернуть своего мужа, — сказала Эдит, и появившаяся в ее глазах просветленность, видно, соответствовала ее мягкому голосу. — Я с трудом себе представляла слабое движение человечка, ожидающего своей судьбы внутри меня. Когда это произойдет, если он появится на белый свет, то, наверное, Хью мне понравится.

С того времени когда Марии стало ясно, насколько серьезно ранение Хью, она намеренно старалась вытеснить из головы воспоминания о ее настоящем брате, этом смеющемся, ласковом, властном человеке, который так много заслуживал в этой жизни, и, несомненно, такую жену, как Эдит.

Щеки Эдит окрасил легкий румянец, как будто она стеснялась, что ей до сих пор не по себе от идеи, что ее муж может ей понравиться. Мария вдруг вспомнила, как пламенели ее щеки, когда она впервые осознала, что любит Ротгара. Мысль о том, что они вместе с Эдит одновременно влюбились, казалась ей странной, но она испытывала от нее полное удовлетворение.

Она инстинктивно сжала руку Эдит. — Он тебе очень понравится. Я тебе обещаю. Новая надежда пронеслась в сознании Марии, когда она, повернувшись, поспешила оставить в одиночестве Эдит. Тогда, когда она силой добилась брака между Хью и Эдит, то и не подозревала, что он может стать браком по любви. Если бы только такое могло произойти и с ними, если бы Ротгар остался в живых, если бы он не расценивал ее долгое молчание как предательство с ее стороны, если бы и он ее любил, как она его, если зелье Эдит смогло бы поставить под ее контроль Гилберта до того времени, когда выздоровеет Хью, если бы… Боже, сколько же еще впереди препятствий, но у нее на сердце было удивительно легко, когда она выбежала из дома во двор.

Мария вбежала в конюшню, волосы у нее развевались на ходу, падая на плечи, а будничный плащ его матери с широкими складками свободно болтался на стройной фигурке. Повернув голову к стене, Ротгар потирал губу. Подбородок все еще ныл от нанесенных по лицу ударов Гилбертом, и ему не хотелось, чтобы Мария заметила струйку крови. Она ему лгала, эта вечно замышляющая дурное ведьма, но его предательскому телу было на все это наплевать; как только он ее увидел, оно сразу же наполнилось жизненной бурлящей силой, и его гордость мужчины требовала скрыть от нее свои физические и эмоциональные страдания.

— Живой! — воскликнула она с трудом, чуть не задохнувшись от быстрого бега.

— И это очень жаль, — проговорил сквозь зубы Гилберт, отпихивая Ротгара ногой. — Поднимайся, сакс. Тебе придется кое-что нам объяснить.

Ротгар не очень торопился выполнить его требование. Он стоял, повернувшись к стене, медленно отряхивая соломинки и приставшую к нему конюшенную грязь. В конце концов он кончил этим заниматься, и ему ничего не оставалось, как повернуться к ней. Он старался сохранять подчеркнуто нейтральное выражение на лице, постоянно поворачивая голову чуть вправо, чтобы не были видны наиболее тяжкие последствия «ручной работы» Гилберта, но при первом же взгляде на него ее карие глаза расширились, мягкие губы раскрылись и она побледнела. Ее переживания не уменьшали физической боли, но все же от этого ему становилось легче.

— Что здесь произошло?