Люси Рэдкомб - Шипы и розы

— Ради Бога, Розлин, я пытаюсь сказать, что мне очень жаль! — воскликнул Стюарт с растущим раздражением.

— Очень мило!

— Что ты имеешь в виду?

— Неужели тебе было так плохо со мной? — От обиды у Розлин задрожала нижняя губа.

— Ты сама знаешь, что нет.

— Хорошо, прекрасно, восхитительно… — прошептала она, отводя взгляд, с ужасом думая: Господи, что я мелю?

Стюарт облокотился на спинку, и кровать скрипнула.

— Ты плачешь? — спросил он.

Она всегда горячо спорила с друзьями, утверждавшими, что между мужчиной и женщиной не может быть платонической дружбы, и заявляла, что Стюарт — ее лучший друг, а то, что он при этом еще и мужчина, — просто случайность.

Розлин почувствовала, как он протянул руку вдоль спинки кровати над самым ее плечом и тут же отдернул ее, и ей еще сильнее захотелось плакать. Уже то, что он раздумывал, прикоснуться ли к ней, и решил, что не стоит этого делать, доказывало, насколько все изменилось…

— Все началось с объятия, — пробурчал Стюарт. И все же кое-что не изменилось: он по-прежнему читает мои мысли, отметила про себя Розлин. — Этот мерзавец причинил тебе такую боль, что мне захотелось тебя утешить. И что же я сделал? — Он в сердцах стукнул кулаком по ладони.

— Ты-то как раз пытался вовремя остановиться. — Это воспоминание заставило ее снова покраснеть. — А я тебе не позволила, так что не казнись.

Интересно, осталась ли на его рубашке хоть одна пуговица, подумала она, вспоминая, как срывала с него одежду.

— Мужчина не должен пользоваться слабостью женщины, — упрямо настаивал на своем Стюарт.

— Ну хорошо, ты мерзавец, подонок, скунс вонючий. Тебе от этого легче? — кисло поинтересовалась Розлин и добавила: — Почему ты считаешь, что случившееся должно отразиться на нашей дружбе? Мы же не собираемся превратить это в привычку.

Я, конечно, рассуждаю чисто теоретически, но зачем хохотать так безудержно? — мысленно возмутилась она.

— Ты права. — На этот раз Стюарт все-таки обнял ее за плечи, но Розлин не расслабилась в его руках. — Нам надо просто забыть об этом.

Она, несомненно, так и поступила бы, однако судьба распорядилась иначе.

— Хорошо прогулялась, дочка?

— Прекрасно, папа. — От ветра щеки Розлин разрумянились. — Я зашла дальше, чем собиралась. — Она расстегнула куртку и откинула назад упавшие на лицо волосы. — Во сколько нас ждут у Роули?

— В половине восьмого. Ты не слишком устала?

— Ой, папа, да не суетись ты вокруг меня! — взмолилась Розлин.

Его забота уже начинала ее тяготить.

— Но ты же собиралась в эти выходные отдохнуть, — нахмурился Дик Браун, глядя на дочь.

— Я и так совсем обленилась, — рассмеялась она.

Поднимаясь по лестнице, Розлин мысленно прикидывала, что из имеющейся одежды подойдет для неофициального ужина у соседей. Видимо, скоро ей придется всерьез заняться своим гардеробом. Розлин считала, что зеленая шелковая блузка свободного покроя ей очень идет, но, увидев свою шестнадцатилетнюю сестру в мини-юбке и облегающей трикотажной блузке, выставляющей напоказ пупок, сразу почувствовала себя ужасно старой и необъятной, как слон.

— А ты не замерзнешь, Далси? — небрежно поинтересовался Дик Браун, стараясь не смотреть на голый живот младшей дочери.

Та переглянулась с сестрой и усмехнулась.

— Папа такой тактичный! А ты как думаешь, Рози? — Она покрутилась на высоких каблуках модных туфель.

— Ты потрясающе выглядишь, — честно ответила та.

— Знаю. — Далси самодовольно оглядела себя в зеркале. — А ты немного растолстела.

— Спасибо за комплимент, — грустно усмехнулась Розлин.

— Далси! — укоризненно воскликнул Дик.

— Шучу, шучу, папа!

— Дай-ка, дорогая, я тебя рассмотрю как следует. — Элли Роули положила руки Розлин на плечи, всматриваясь в ее лицо.

— Можно мне пройти, тетя Элли? — кротко спросила та.

— Твоя мама, упокой Господи ее душу, надеялась, что я за тобой присмотрю. Правда, Мартин?

— Конечно. Но хватит держать гостей на пороге, жена. Впусти их наконец в дом.

В гостиной старинного викторианского особняка уютно потрескивал камин. Элли Роули была лучшей подругой матери Розлин, а этот дом с детства стал ей родным.

— Рози! — крикнула Далси, входя в гостиную первой. — Почему ты нам не сказала, что Стюарт тоже будет здесь?

— Я не знала, — слабо откликнулась Розлин.

Только титаническое усилие воли и крепкая рука дяди Мартина помогли ей переступить порог и войти в комнату.

Далси повисла на шее у Стюарта и пожаловалась:

— Она никогда нам ничего не рассказывает. Мы все думали, что ты в командировке.

Все еще обнимая его одной рукой, другой Далси кокетливо поправила свои вьющиеся волосы и улыбнулась. Недавно она решила, что ей нравятся зрелые мужчины, а Стюарту было уже почти тридцать.

Розлин словно сквозь пелену тумана наблюдала, как ее отец шагнул вперед и обменялся рукопожатием с высоким стройным мужчиной, стоявшим к ней спиной.

— Я читал твою статью об условиях жизни в лагерях беженцев. Сильно написано, — похвалил Дик Браун.

— Я работал в паре с очень хорошим фотографом.

— Он скромничает, — с нежностью глядя на Стюарта, сказала Элли Роули. Она заслуженно гордилась репутацией сына, известного своими журналистскими расследованиями. — Вы знаете, что он работает над новой книгой?

— Видали мы таких скромников. — Мартин усмехнулся, но Розлин знала, что он не меньше жены гордится сыном. Последний сборник статей Стюарта целых три месяца продержался в списке бестселлеров, что было редкостью для книги, названной критиками «серьезной».

Повернувшись к отцу, Стюарт увидел Розлин. Улыбка не сбежала с его лица, но как будто примерзла к нему. Розлин почувствовала в ней фальшь, но, тем не менее, позавидовала его самообладанию. Впрочем, он-то знал о ее приходе заранее. Ей хотелось расхохотаться, но она сдержалась: время для истерики было самое неподходящее.

С того памятного утра, когда она в самом прямом смысле слова увидела его во всей красе, они встретились впервые. Нет, Стюарт не избегал ее, просто профессия журналиста вынуждала его вести кочевую жизнь. Случалось, что они не виделись по несколько месяцев, а только переписывались и разговаривали по телефону. Так было и во время его последней отлучки.

Если, увидев ее, Стюарт и испытал неловкость, то на удивление быстро взял себя в руки. Он подошел к Розлин, расцеловал в обе щеки и, отстранив на расстояние вытянутой руки — в точности, как его мать, — всмотрелся в ее лицо.

— По-моему, Розлин, ты поправилась, во всяком случае, на лицо, — заметил он, чуть заметно нахмурившись, и с улыбкой заключил: — Это тебе идет.

Он всегда дразнил ее, называя худышкой.

— Ну, конечно, она поправляется, дурачок, — снисходительно заметила Элли.