Кейт Лондон - Может — да, может — нет

Холодный взгляд девушки уперся из-под очков в сморщившуюся рубашку под галстуком Слоуна. Она тихо фыркнула.

— Существуют такие понятия, как чистые галстуки, выглаженные костюмы, упорядоченный образ жизни, разделяющий бизнес и удовольствия, стирка по вечерам в пятницу…

Слоун ухмыльнулся и потрепал ее мягкую щеку.

— Мел, у меня есть другие дела по вечерам в пятницу. — Ему не хотелось думать о своем обещании повести Даниэлу по магазинам. В ответ на отповедь Инганфорде он сказал: — Подушись для сексуальности мускусом или цветочными духами и сбрось с себя все это деловое барахло. Тогда ты вполне могла бы тоже назначать свидания по пятницам вечером.

Мелани увернулась от его прикосновения.

— Терпеть не могу твоего снисходительного, высокомерного тона.

Он расхохотался, а она тем временем проворно вынырнула из-под его руки. Выходя из лифта, она через плечо окинула его презрительным взглядом. Казалось, что с кончиков волос, добавлявших ей немного роста, посыпались искры.

Чтобы разрядить обстановку, Слоун подмигнул.

Она поджала губы; глаза за стеклами очков сверкали.

— Я не менее способна, чем ты. И мы оба знаем, что однажды тебе придется заплатить. Даю слово, я тебе ничего не спущу.

— Напугала, — ответил Слоун, протягивая руку, чтобы на прощание погладить ее по голове. Входя в свой офис, он все еще слышал позади шипение Инганфорде.

— Будь уверен, — тихо повторила Мелани, после чего улыбнулась, прикрепила получше значок и медленно направилась к своему уютному закутку. Слоун оглянулся и долго смотрел, как она шла походочкой типа «мы тоже не лыком шиты», и не мог не восхититься ее изящными икрами. У нее были великолепные ноги, но, насколько он мог заметить, все остальные прелести напоминали домашнюю колбасу.

М.С. Инганфорде исчезла в своем офисе, оставив в ноздрях Слоуна запах деловой женщины. Он нахмурился, чувствуя некоторую неловкость за покровительственное отношение к ней. Роясь в своих чувствах, на что он обычно предпочитал не тратить время, Слоун решил, что в другой бы ситуации мог считать Инганфорде своим другом.

Достав из кармана ментоловую конфетку, Слоун снял целлофановую обертку с рекламой лучшего нападающего бейсбольной команды «Кардиналз» и вдруг неожиданно чихнул.

Пробежав несколько телефонограмм, Слоун наткнулся на записку о звонке Максин со слезными мольбами о подкреплении. По внешнему виду Максин ему всегда казалось, что она способна выдерживать и не такие штормы…

Слоун нахмурился, и это незначительное напряжение кожи вызвало такую боль в голове, будто в нее разом ударили сто барабанов.

Головная боль усилилась при мысли о том, что дома ждет Даниэла. Оставалось только надеяться, что сосисок с арахисовым маслом есть больше не придется.

В половине шестого Слоун открыл дверь своей квартиры и был встречен неистово извиняющейся Максин. Взлохмаченная, с проступившими на щеках алыми пятнами, экономка мгновенно исчезла. Чулки на ее ногах были обляпаны виноградным джемом; к синей рабочей униформе прилипли рваные куски какой-то материи. Слоун без всякого сочувствия прошептал сквозь зубы, глядя ей вслед:

— Дезертир.

И просторной современной квартире воняло чем— то… паленым, а штора от пола до потолка на массивном окне с видом на Канзас-Сити болталась на нитке.

Игрушки Даниэлы валялись по всему дому. Слоун и сам никогда не клал вещи на место, целиком полагаясь на свою прекрасно оплачиваемую экономку. Максин обеспечивала его холостяцкое существование вкусной стряпней и относительным порядком. К тридцати восьми годам он, наконец, освободился от опеки преданной матери, бывшей жены и нескольких потенциальных невест и теперь ревностно охранял свое царство комфортабельного покоя от посягательств. Отстраненной от ведения хозяйства своего единственного сына миссис Рейвентрол оставалось лишь глубоко вздыхать во время своих нечастых визитов.

Экономка прекрасно справлялась с домом и готовкой, и они оба вполне устраивали друг друга.

Так было до тех пор, пока не появилась Даниэла. В прошлом году трехлетнюю племянницу оставили на неделю у Слоуна. Это так понравилось родителям Даниэлы, что на этот раз его сестра решила увеличить срок до двух месяцев. Слоун нашел в своем доме няню присматривать за малышкой, пока он на работе, но в первый же понедельник миссис Лоринг позвонила Слоуну на работу и заявила, что увольняется. Максин пришлось заполнить брешь.

Оставшись один на один с Даниэлой, Слоун понял, каково было пионерам, оказавшимся в окружении воинственных индейцев. Он мог отдохнуть, только забаррикадировавшись в своей спальне.

По совету одной знакомой, которой удавалось совмещать работу с уходом за тремя детишками, Слоун позвонил в агентство. Там обещали помочь и поставили его на очередь. До прихода другой няни в среду миссис Лоринг милостиво согласилась посидеть с Даниэлой. Во вторник же она в панике позвонила Слоуну в офис и потребовала, чтобы он немедленно приехал и разобрался с девочкой.

За полторы недели постоянных подкупов с его стороны Даниэла полностью взяла бразды правления в свои руки.

— Дядя Слоун! — Даниэла кинулась Слоуну на колени и стала карабкаться на него, как на дерево. Карман дорогого пиджака треснул и оторвался, от рубашки отлетела пуговица. Даниэла добралась до плеч и ловко перекинула ножку, готовясь к любимой игре в лошадки. Пересохшее горло Слоуна саднило; он с безразличием заметил, что Даниэла измазала его пиджак виноградным джемом.

— Нноо, малышка, нно-о… — зарычал он хриплым голосом бывалого ковбоя.

Даниэла взвизгнула от восторга и начала подпрыгивать у него на плечах, изображая наездницу.

Слоун мужественно прошелся по комнате лошадиным аллюром и спустил ее на пол. Даниэла подняла на него свои огромные карие глаза; его любимая булавка для галстука была кое-как приколота к ее берету и свешивалась на непричесанные вьющиеся локоны. Галстук от Армани служил поясом к его самой лучшей спортивной куртке, обвернутой вокруг хрупкого тельца, а фартук Максин выполнял роль накидки и свободно болтался за спиной Даниэлы.

Вдруг ни с того ни с сего она расплакалась, и по перепачканным вареньем щекам потекли слезы.

— Дядя Слоун, мне плохо. — Она протянула к нему ручонки, крепко прижалась и сказала сквозь слезы: — Возьми меня на ручки.

Забыв о головной боли и насморке, Слоун стащил с себя пиджак и бросил его на пол. Потом сел на корточки, чтобы поднять и прижать к себе маленькую девочку. Потом он сел, держа на коленях необычно тихую и покорную Даниэлу.

— Мама всегда меряет мне температуру, — подсказала она, крепче прижимаясь к нему и гладя ручонкой его подбородок. — А иногда вызывает врача.