Кара Уилсон - От судьбы не уйдешь

Ее голос упал, так же как тогда упало ее сердце.

— Надо мной был фюзеляж самолета. И то, что капало мне в кофе, было кровью раненых.

Старая боль возникла в груди. Джимми взывал к ней, но Мэдж отказывалась слушать. Она жестоко отшвырнула его туда, где он должен был находиться. Где все они должны были находиться.

— И ты думаешь, такое проходит бесследно? — тихо спросил он.

Днем она бы не ответила на этот вопрос. Но сейчас, лежа в его объятиях, под его защитой, Мэдж обрела голос:

— Но мне не надо было никого убивать!

— А что, люди страдают от войны только потому, что они должны убивать?

— Я делала свою работу, — настаивала она. — Я всего лишь делала свою работу.

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем ты делала свою работу? Зачем ты приехала в Корею?

Мэдж открыла рот для ответа, но слова не шли с языка. Слова, которые уличали и обвиняли ее.

Ей очень нужна была помощь.

Она сразу попала в мир, состоящий из бесконечных верениц военных автомобилей и пыльных аэродромов, шума и жары, невероятных запахов. Конечно, она беспокоилась. Козыряла кадровым офицерам. Была готова выполнить любое задание.

— Они умирали, — наконец сказала она вслух. — Что бы там ни происходило, слишком много ребят умирало, и я знала, что не могу помочь им.

Некоторое время Майкл гладил ее по голове, словно он был матерью, а она — испуганным ребенком. Страдающим, обманутым.

— Знаешь, как называли посттравматический синдром в Гражданскую войну [3] Имеется в виду Гражданская война в США между Севером и Югом (1861–1865). ? — очень мягко спросил Майкл.

— А какое отношение это имеет к нашей истории? — слабо возразила она, не желая больше слышать о войне.

— Выслушай меня! — попросил он. — И на этом закончим. Сейчас это называют ПСС. В Корее это называлось «военный психоз». Во Второй мировой войне — «военный надлом», в Первой — «контузия». Ты знаешь, как это называли в Гражданскую войну, Мэдж?

— Нет, — прошептала она. — Скажи.

Он приподнял ее так, что они оказались лицом к лицу, пристально посмотрел ей в глаза.

— В Гражданскую войну, Мэдж, — сказал он так проникновенно, что ей захотелось плакать, — это называли «солдатское сердце».

Мэдж не могла ничего ответить. У нее перехватило дыхание.

— Мне хотелось, чтобы ты это знала, — продолжал он, гладя ее по шее. — По-моему, это самое лучшее название из всех, не так ли?

Слезы покатились у нее из глаз, горячими капельками обжигая ему грудь.

— Да, — всхлипнула она. — Да, конечно.

Мэдж снова увидела себя в тот день с кружкой кофе в руке. Увидела, как крупная капля крови упала на ободок и скатилась по белой эмали прямо на большой палец, оставив темный след. Одна капля крови, которую она никогда не сможет вытравить из памяти, подобно леди Макбет.

— Я с тобой, — прошептал Майкл, крепко обнимая ее. — Я с тобой, Мэдж.

И впервые за многие годы она разрыдалась, чувствуя невольное облегчение: он был рядом, он принимал ее боль.

Так больше не могло продолжаться. Прошло уже четыре дня после той сладкой, фантастической ночи, а Мэдж все еще не знала, что ему сказать. Она была в полном смятении. Майкл знал о Сэме. Никто этого не знал. Никто бы не понял. Он понял.

Там, в маленькой, недоделанной комнатке, на раскладушке, он вручил ей самый замечательный подарок, который она когда-либо получала от мужчины. Но при этом он открыл старые двери, которые лучше было держать закрытыми, и выпустил на свободу не только старые воспоминания и старых демонов, но и старые эмоции. Грусть и печаль, которых не должно быть у женщины, видящей своих детей здоровыми и счастливыми. Ужасное разочарование в тупой администрации больницы. Бесполезный гнев и опустошающая меланхолия. Неожиданная ярость и еще более неожиданные вспышки восторга. Все это теперь переполняло Мэдж. И все это пришло к ней потому, что она попросила Майкла Джордана любить ее.

Ей хотелось попросить его еще кое о чем. А именно — уйти из ее жизни, чтобы она могла вернуться к прежнему шаткому равновесию. И каждую ночь, запирая дверь своей спальни, она садилась в легкое кресло около кровати и боролась со стремлением побежать к нему.

Так она и сидела всю ночь одна, ни с кем не деля свое вино. А утром возвращалась к жизни, будто ничего не изменилось.

— Из каких соображений вы задерживаете разрешение? — сдерживая ярость, осведомилась Мэдж возможно вежливей.

В трубке послышался тот самый безразличный мужской голос, с которым она воевала уже два года, с тех пор как занялась гостиницей.

— Ваш подрядчик должен иметь лицензию.

— У него есть лицензия, — заметила она. — На прошлой неделе я принесла все документы к вам в офис.

Послышался шелест бумаг.

— В этот офис? Вы уверены? Что-то я их нигде не вижу.

— Пожалуйста, посмотрите как следует, — взмолилась Мэдж. — Я отдала их женщине за передним столом. Она сказала, что все сделает.

— Сожалею, но ваших документов здесь нет.

Мэдж прикрыла глаза. Перевела дыхание. Подумала, что будет, если просто бросить трубку.

Но тут сверху раздался страшный грохот, и эта проблема мгновенно вылетела у нее из головы.

— Мама! О боже мой, мама! — вопила Джесс во всю мощь своих легких. — Я убила его!

Мэдж бросила трубку, не попрощавшись, и побежала наверх. Она промчалась по коридору и влетела в дальнюю спальню, где работал Майкл. Вслед за ней вбежал встревоженный Персик.

Джесс стояла на коленях над распростертым на полу Майклом. Ее глаза были широко открыты, лицо искажено ужасом, а руки покрыты кровью. Его кровью…

Девочка в отчаянии взглянула на мать.

— Мамочка, что я наделала! — закричала она, подняв глаза и снова опустив их на Майкла. — Он умер!

У Мэдж ушло не более секунды, чтобы оценить ситуацию и принять решение.

— Иди вниз, Персик, — скомандовала она, сняв у него с плеча полотенце. — Если потребуется, я позову. Успокой гостей, скажи, что все в порядке. Джесс, сядь и передохни. Он не умер.

— Но посмотри!

— Вы уверены? — спросил Персик, сморщив лицо при виде недвижного тела.

Мэдж спокойно улыбнулась.

— Я уверена. Ступай, Персик! А ты, Джесс, успокойся. Он в порядке.

Мэдж догадалась, что Джесс реагировала не на раненую голову Майкла, а на его обезображенный шрамами живот. Когда Джордан свалился со стремянки, он за что-то зацепился тенниской и порвал ее. Джесс увидела его шрам, залитый кровью от полученной царапины…

Когда Мэдж нагнулась над ним, нащупывая пульс, он открыл глаза и застонал.

— Вот видишь! — сказала она дочери. — Пульс ровный и сильный. А что произошло?

— Я споткнулась, — призналась Джесс. — Я как раз хотела ему помочь. А он был на стремянке, прислоненной к оконной раме, и… Мистер Джордан, вы меня слышите?