Вайолет Уинспир - Замок пилигрима

Музыка стихла, последняя нота растаяла в воздухе, и Ивейн почувствовала, что в глазах у нее стоят слезы. Она быстро сморгнула их, когда дон Хуан повернулся к ней. Сейчас его глаза были поразительно похожи на глаза матери. Он играл мелодию забытой любви. Может быть, он хотел сказать Ивейн, что она должна оставить его, так же как и пришла к нему тогда, ночным подкидышем?

— Тебе понравилась музыка, которую я для тебя выбрал? — спросил дон Хуан.

Она кивнула:

— Прекрасная музыка, сеньор, как в церкви, когда часть покрывала невесты набрасывают на плечо жениху. Очень, очень трогательный обряд.

— А ты знаешь, какую часть венчания это означает? — Голову и плечи дона Хуана скрывала темнота, и она не могла понять выражения его лица.

— По-моему, это означает, что невеста подчиняет себя воле своего мужа. Мне так показалось, и это было очень красиво — белое кружево на темном костюме и на ее темных волосах, оно соединяет их.

— Католические обеты связывают людей на всю жизнь, Ивейн. На земле и на небе, вместе или врозь. И потому каждый мужчина должен сознавать, что он делает, и девушка тоже не должна быть ослеплена любовным очарованием. Она должна испытывать нечто большее, чем восхищение или нежность к этому мужчине, чем благодарность из-за того, что он добр к ней. Любовь приносит больше боли, чем радости… вначале.

Ивейн не могла разгадать выражения его глаз. Внезапно одна из свеч погасла, словно бы кто-то задул ее. Но раз он говорил о любви как о мучительной радости, значит, так он ее и ощущал, был пленен ею, и, значит, он женится не только для того, чтобы передать сыну титул и наследство. Он женится для самого себя, потому что ему нужна женщина, которая будет для него дороже всего на свете.

В комнате вдруг стало холодно, и Ивейн вздрогнула. Несколько капель вина остались на запотевших стенках бокала, роза перед портретом Розалиты облетела, свечи догорали.

Она выпрямилась и поднялась с кресла.

— Должно быть, уже очень поздно, сеньор! Завтра я буду весь урок клевать носом!

— Да, пожалуй, нам обоим давно пора в постель. — Он протянул руку за своей тростью, но та, как живая, выскользнула из его руки и со стуком упала на пол. В ту же секунду Ивейн оказалась рядом и подняла ее. Она с улыбкой протянула дону Хуану трость, но улыбка застыла у нее на губах от взгляда, который он бросил на нее, беря трость из ее рук. Мрачный, бешеный взгляд, как будто он готов был ударить Ивейн этой тростью.

Она попятилась, сбитая с толку и напуганная.

— Иди спать! — Дон Хуан сжал трость, тяжело поднимаясь на ноги.

— А разве вы не пожелаете мне доброй ночи? — спросила Ивейн дрожащими губами.

Дон Хуан выглядел таким разозленным, словно он не мог вынести того, что девушка кинулась ему на помощь.

— Доброй ночи. — Он отвернулся от нее. — В будущем держи свою жалость при себе и не бросайся поднимать вещи, которые я роняю, словно я какой-то беспомощный инвалид в инвалидной коляске.

— Простите. — Ивейн больно ранили его слова, ее душили слезы, она выскочила из комнаты и бегом кинулась к себе наверх.

И вовсе он не добрый! Он гордый и жестокий, и она будет только рада уехать из этого дома! Сейчас она хотела убежать отсюда за тысячи миль. Завтра же она попросит сеньора Фонеску договориться, чтобы она могла поехать в Мадрид в ближайшие же дни! Там она найдет себе работу. Она станет независимой. Во всяком случае, Ивейн попытается забыть своего дьявольского опекуна, когда будет далеко от него. Навсегда забыть!

Она спала беспокойно и была рада, когда наконец наступило утро. К ее облегчению, дон Хуан не вышел к завтраку в патио, и в девять часов Ивейн уже ехала в машине на виллу Фонески.

Когда ее впустили в дом, по прохладным плиткам пола к ней подошла Ракель. Вид у нее был необычно возбужденный.

— Папе нехорошо, у него сейчас доктор, — сказала она. — Ивейн, вам придется вернуться в замок. Я не хочу, чтобы вы болтались у меня под ногами, пока я буду ухаживать за отцом.

Ивейн искренне встревожилась за своего учителя.

— Простите, Ракель! Мне тоже показалось вчера, что у него усталый вид, но день был жаркий, и я приписала это жаре.

— Он время от времени жаловался на боль в боку. — Ракель выразительно развела руками. — Доктор уже не раз предупреждал его, что ему нельзя поднимать тяжелые книги, которые стоят у него в библиотеке, и вот теперь он надорвал себе сердце, слег и должен оставаться в постели неделю.

— Бедный сеньор Фонеска. — Ивейн была готова ухаживать за ним вместо Ракели. — А я могу вам чем-нибудь помочь? Я так хорошо к нему отношусь…

— Милочка, — вдруг хитро сказала Ракель, — вы на самом деле можете оказать мне одну услугу. Отнесите, пожалуйста, записку от меня сеньоре Крейсон, американке, она пригласила меня сегодня на обед на борту ее яхты. Я так не люблю подводить людей, и она такая милая!

Ракель повернулась к элегантному бюро, и Ивейн смотрела, как она пишет записку с извинениями. Тем, что ей придется нарушить обещание прийти на обед, она была озабочена не меньше, чем здоровьем отца, и Ивейн хотелось напомнить ей, что ее отец необыкновенный, уникальный человек и что никто никогда не заменит его. Еще никогда в жизни она не встречала такого сердечного и понимающего друга. Ничья любовь не была такой надежной и нетребовательной.

— Вот, возьмите. — Ракель протянула ей запечатанный конверт. — Яхта сеньоры Крейсон называется «Синий дельфин». Она стоит в миле от острова, кто-нибудь из рыбаков вас довезет туда. Ах, такое элегантное судно, и мне так хотелось побывать там. Сеньора даже намекнула мне насчет круиза…

— О, морское путешествие было бы очень полезно для вашего отца, — пробормотала Ивейн.

— Да… конечно. — Ракель слегка нахмурилась и посмотрела в сторону лестницы. — Мне надо идти к нему.

— Пожалуйста, Ракель, передайте, что я желаю ему скорейшего выздоровления. И скажите, что мне будет очень не хватать наших уроков.

— Ему сейчас нельзя давать уроки. — Голос Ракель стал резким. — Из-за того что он поднимал тяжелые книги, он и слег.

Ивейн закусила губу.

— Не думаю, что я долго еще буду брать уроки у сеньора. Я как раз сегодня хотела поговорить с ним насчет моей работы в Мадриде. Мне кажется, скоро я уже буду готова приняться за нее.

— Вы хотите сказать, что намерены уехать с острова? — Взгляд Ракель сделался задумчивым. — Разве вам не нравится жить в замке? Хуан был с вами так щедр, однако, видимо, это не так много значит для девушки, когда она понимает, что доброта мужчины не продиктована личными чувствами. Хуан просто от природы склонен к благотворительности.

Ивейн опустила ресницы. Именно благотворительности она меньше всего хотела от дона Хуана. Она сунула записку Ракель в боковой карман кремовых брюк и постаралась выглядеть такой же жизнерадостной, как ее оранжевая спортивная рубашка. — Если позволите, я загляну к вам завтра, узнать, как здоровье сеньора?