Полина Федорова - Провидица поневоле

А граф… Он был вне себя от радости. Предсказание дочери, что через два дня она будет полностью исцелена, возможно, последнее в ее жизни предсказание, сделало его самым счастливым отцом на земле. Когда мужчины покинули графиню и доктор ушел к себе, Волоцкий увязался за Кекиным, самым большим желанием коего в эту минуту было никого не видеть.

— Вы, действительно, пожертвуете графине самую дорогую для вас вещь? — спросил он с надеждой.

— Да, — просто ответил Кекин.

— Я непременно компенсирую вам ее стоимость, — заявил граф, довольный ответом Нафанаила Филипповича. — Какова ее цена?

— Она бесценна, — ответил Нафанаил и взглянул в светящиеся радостью глаза графа. — По крайней мере, для меня. А потом, граф, мы с вами уже говорили на тему вознаграждений и подарков. Мне ничего этого не нужно.

— Я помню, — уважительно произнес Волоцкий и тронул его за рукав. — Но это не тот случай. Это будет не вознаграждение, не подарок, а компенсация за вещь, которая утрачивается вами в пользу моей дочери. Вы лишаетесь вещи, и я просто хочу оплатить ее стоимость. Назовите лишь цену?

— Нет, граф, это именно тот случай, когда я не могу принять от вас никаких денег, — твердо ответил Кекин. — И вещь эта, как я уже вам говорил, не имеет для меня цены.

— Ах, как это благородно с вашей стороны, — восхищенно произнес граф. — Знакомство с вами, ниспосланное мне самим провидением, делает мне честь. А вы, — замялся немного Платон Васильевич, — не скажете, что это за вещь такая?

— Отчего же, — вздохнул Нафанаил, желавший скорейшего завершения разговора, чтобы остаться, наконец, одному, — могу даже показать.

С этими словами он расстегнул ворот рубашки и вынул медальон.

— Вот эта вещь. И ничего на свете нет для меня дороже.

— Верно, это подарок любимой? — тронутый великодушием Кекина, произнес граф.

— Да, — ответил Нафанаил. — Я получил эту розу от той, что одна в целом мире владеет моим сердцем.

Граф всхлипнул, и у него тотчас повлажнели глаза.

— Вы… вы… — Он обнял Кекина и коснулся его щекой, по которой текли крупные слезы. — Я ваш должник вовеки!

Растроганный и продолжая всхлипывать, граф пошел прочь, оставив, наконец, Нафанаила. Он прошел к дочери и, как это обычно бывало, рассказал ей, что она говорила и делала в ее магнетическом состоянии, и о том, что ее просьба о медальоне будет выполнена.

— Так, значит, до моего выздоровления осталось всего два дня! — бросилась она на шею отцу. — Я так рада!

— А я, так просто счастлив, — снова всхлипнул граф. — И этим счастием мы обязаны нашему другу Нафанаил у Филипповичу.

— Да, он настоящий наш друг, если жертвует мне своим подарком от любимой женщины, — немного задумчиво произнесла Наталия Платоновна.

Скоро приехал князь Чураев, и граф, конечно, поделился с ним своей радостью, рассказав и о медальоне.

— Выходит, он в кого-то влюблен! — воскликнул Чураев. — А я уже было начал предполагать, что…

Князь замолчал, верно, радуясь, что его предположения относительно Кекина, как опасного соперника, оказались пустыми домыслами. После этого оба, и князь, и граф, сделались предупредительными и ласковыми с отставным поручиком и перестали препятствовать его встречам с Натали.

Это была мука, быть с ней, слышать ее бархатистый голос и веселый смех, серебряными колокольцами отзывающийся в любящем ее сердце.

— Не хочу, чтобы вы покидали нас, — весело щебетала она, несмотря на присутствие графа, князя или их обоих. — Я к вам так привыкла!

— А и правда, оставайтесь у нас еще, — поддакивал дочери счастливый Волоцкий. — Ну, куда вам спешить?

— Папенька, Нафанаилу Филипповичу как раз есть куда спешить, — лукаво смотрела на Кекина Натали и добавляла: — Несвободное сердце его призывает его в другое место.

В канун дня, когда Кекин должен был вручить медальон графине, они одни прогуливались по зимнему саду. Проходя мимо цветочной куртины, благоухающей так, что кружилась голова, Натали снова с сожалением сказала:

— Ваш отъезд будет очень чувствительным для меня. Вы сделали так много, что я останусь благодарной вам всю свою жизнь. Сейчас самое мое большое желание, чтобы вы были счастливы. Надеюсь, — посмотрела она на Кекина с лукавой и немного печальной улыбкой, — вас сделает счастливым ваша любовь.

«Моего счастья не может быть без вас!» — хотел воскликнуть Нафанаил, но вместо этого вынужден был кивнуть и натужно улыбнуться. Мог ли он дать волю своим чувствам, когда видел, что Натали не испытывает к нему ничего более, кроме уважения, дружественности и признательности? Ведь были мгновения, когда он, не в силах превозмочь себя, проговаривался или бросал на графиню взгляды, в которых только слепой мог не заметить пожирающего пламени любви. Но Натали только удивленно отводила взгляд и замолкала, либо переводила разговор на малозначащие для них обоих темы. Конечно, если бы она хоть на миг дала ему почувствовать свое особое расположение к нему, Нафанаил не замедлил бы с признанием в своей дерзновенной страсти, но графиня каждым своим словом, жестом или взглядом давала решительно понять, что, кроме чистого добродушия и искреннего желания Кекину добра и счастья, более сильных чувств у нее к нему нет.

Наконец, настал день, когда болезнь Натали должна была полностью и безвозвратно исчезнуть. Граф вместе с князем пришли в комнаты к отставному поручику, едва напольные часы пробили половину десятого.

— Вы не забыли, какой сегодня день? — поздоровавшись, произнес без пяти минут генерал-адъютант, похоже, допуская, что Кекин может и передумать, ибо наверняка судил других по себе.

— Не забыл, — хмуро ответил Нафанаил, чего, кажется, не заметил ни граф, ни князь. Оба они, каждый по своей причине, были полны ожиданием того, что должно было случиться через полчаса.

— А медальон при вас? — осторожно поинтересовался граф.

— При мне, — похлопал себя по груди отставной поручик.

Без четверти десять они стали считать минуты, и, как всегда это бывает, когда торопят время, стрелки часов явно замедлили ход.

Наконец, часы пробили десять.

— Пора, — поднялся с кресла граф. — Время счастья Натали и моего наступило!

У комнаты графини князь остановился.

— Я подожду вас здесь, — сказал он. Ни Кекин, ни граф вопросов ему не задавали: причина, почему князь Чураев предпочел переждать магнетическое состояние графини за ее дверью было вполне понятно.

Когда граф и Кекин вошли в покои Натали, она уже ждала их. На ее лице был обыкновенный для состояния просветления тонкий румянец, но глаза были открыты.

— Минуту назад я попыталась увидеть вас, идущими ко мне, — сказала она с какой-то неясной улыбкой. — И у меня ничего не получилось. Дар ясновидения пропал.