Лора Брантуэйт - Шепот моего сердца

Карен, стараясь делать это как можно небрежнее, отыскала среди цветов карточку.

«С благодарностью, Йен».

Карен нахмурилась. Что он имел в виду?

Рука потянулась к мобильному.

— Может, спрячем? — предложила Мишель. — А то кто-нибудь чего-нибудь не поймет.

— Дельная мысль.

Карен вовсе не собиралась объяснять миссис Филлипс «что, откуда и почему». И как так получилось, что всего за один уик-энд у Карен появилась… личная жизнь.

Она не придумала ничего лучше, чем поставить вазу в угол позади себя. В глаза, по крайней мере, не бросается.

— Ну так кто это? — не выдержала Мишель.

Голос звучал едва ли не обиженно. Еще бы, она так страдала, так мучилась, бедняжка! И потому не потрудилась придать своему вопросу какую-то более-менее тактичную форму.

— Один знакомый. — Карен пожала плечами.

«Знакомый» — не то, неполное, отстраненное слово. Но как его назвать? Он не ее бойфренд, не друг в том смысле, в каком это обычно понимается — с ворохом общих воспоминаний и знанием всей подноготной другого. Выходит, все-таки «знакомый». Карен неосознанно поморщилась от неудовольствия.

— Ну, у него неплохой вкус, посмотри, это сорт без шипов. — Мишель поджала губы. — Поссорились, да?

— Нет.

Мишель обиделась окончательно. Засопела, перекладывая из папки в папку какие-то бумаги. Но Карен не имела ни малейшего желания пересказывать ей всю историю их непродолжительного, но в некотором смысле бурного знакомства. Она улыбнулась. Наверное, этого она не станет рассказывать никому. Аманда и так знает достаточно.

Вот только что такое было вчера?

А вчера Йен мучился не меньше, чем Карен. Ему казалось, будто его перетирают огромные жернова. Наверное, никогда прежде он не испытывал такой борьбы желаний. Даже не так, борьбы желания и чувства вины — иррационального, иссушающего чувства вины перед человеком, у которого он даже прощения уже попросить не может.

Время от времени он проваливался в сон, будто спасаясь бегством от внутренней борьбы, но истинного спасения во сне не было. Ему грезилась беседка в удивительно красивом саду, где они втроем — он, Карен и Кэрол — пили чай, причем женщины друг друга почему-то не видели, а он чувствовал, как сходит с ума.

Он забыл зажечь свет и смотрел, как воздух в палате сначала уплотняется, потом темнеет, становится сероватым, потом сиреневым, потом синим…

Он знал, что прошло уже много часов, но нисколько об этом не заботился. Ему нужно было принять решение.

Почему-то в вопросах правосудия он почти никогда не сомневался, а если и сомневался, то недолго. Он выслушивал все стороны, воссоздавал в сознании максимально полную картину происходящего — и выносил решение. С годами он научился доверять своей интуиции, стал лучше чувствовать людей, и иногда ему казалось, что вся жизнь — открытая книга. Ему требовалось все меньше и меньше фактов, чтобы понять ситуацию. Он стал мудрее. У кого-то из мыслителей прошлого он вычитал, что умный человек — тот, кто, проанализировав все, приходит к верному выводу. Мудрый — тот, кто приходит к верному выводу, не анализируя ничего. А вот если вывод неверный, то человек в любом случае глуп.

Сегодня, как никогда, Йен боялся оказаться глупцом.

И слушать совесть в данном случае — не выход. Совесть сама не знает, кто прав, кто виноват. Точнее, как будет правильно — так, как хочется, или так, как должно.

Часа в два ночи его осенила простая мысль: а кто решил, что так — должно? Он сам установил правила. Он сам сказал себе, что Кэрол — это его единственная любовь, и никаких других женщин быть в его жизни не может. Сам выстроил вокруг себя клетку. Тюрьму. И приговорил себя к пожизненному заключению. И вот впервые за несколько лет почувствовал себя несчастным, по сути, не оттого, что потерял любимую, а оттого, что заперт в этой темнице.

Это осознание было настолько ярким и ясным, что Йен ощутил себя так, будто вынырнул из ледяной воды. Сделал несколько глубоких вдохов. Рука потянулась к телефону.

— Черт, что я делаю? Или это сказывается травма? Она наверняка спит, ей же завтра на работу… — остановил себя Йен. Он никогда не имел привычки разговаривать с собой вслух, но сейчас, видимо, сказалась эйфория, смешанная с волнением и почти непреодолимым желанием поговорить с Карен.

Тут он вспомнил, что ему, если честно, тоже завтра нужно бы на работу. Разумеется, его никто не отпустит из больницы, хотя если взять такси и просто разбираться с бумагами в кабинете, благо слушаний на завтра не назначено… И все-таки нет. Не стоит так безрассудно рисковать.

А вот предупредить коллег о том, что он в больнице, определенно стоит, равно как и извиниться перед Карен за свое долгое молчание. Йен поставил на сотовом будильник на семь и провалился в исцеляющий, глубокий сон без сновидений.

Карен не могла дождаться обеда. У нее даже мелькнула мысль сорваться с места и съездить к нему, хоть на десять минут, но потом она подумала, что не стоит смущать человека таким напором.

Проблема была в том, что ей никак не удавалось выкроить минутку, чтобы укрыться от посторонних глаз — и ушей — и позвонить Йену. Разговаривать при Мишель совершенно не хотелось. Мишель, по-видимому, чувствовала это и из-за недоверия Карен дулась все больше и больше. Она делала все нарочито медленно, а это значило, что в то время, пока Мишель справлялась с одним делом, Карен вынуждена была делать два, а то и три. Выходные казались чем-то невыразимо прекрасным и далеким, как сон, приснившийся в прошлом году.

— Спасибо за адрес того центра. — Карен казалось, что будет совсем несправедливо, если она не поблагодарит Мишель. Ведь все в общем-то начала она.

— Пригодился?

— Да. Я к ним ездила. Доктор Аманда Эвис — просто супер.

И Карен загладила вину своего молчания рассказом о том, что такое тренинг личностного роста и какие там интересные люди.

Мишель была, вообще говоря, девушкой доброй и потому тут же ее простила.

Было почти одиннадцать, когда Карен, отчаявшись отвоевать хоть пять минут времени для себя и своей личной жизни, написала Йену коротенькую эсэмэску: «Спасибо за розы. Они великолепны».

«Рад, что они тебе понравились», — написал он уже в следующую минуту.

Карен была ему благодарна за то, что он не стал перезванивать.

«Я позвоню тебе вечером», — пообещала она.

«Только девушки, которые совсем себя не уважают, звонят мужчинам сами», — встрял внутренний голос.

Да, точно. Именно это говорила бабушка.

«А мне терять нечего, я ведь и на свидание его первая пригласила, и визитку попросила, и приехала по звонку из больницы», — отбрила его Карен.

После работы — а все складывалось как нельзя лучше, ее задержали только на час — Карен долго приводила себя в порядок в дамской комнате. Ну и что, что Йен не сможет ее увидеть по телефону? Когда общаешься с мужчиной, в любом случае крайне важно чувствовать себя уверенно, а ничто не придает такой уверенности, как свежий цвет лица, сочные, яркие губы и художественно растрепанные волосы. У Карен ведь выбор невелик — либо аккуратно пригладить, либо художественно взлохматить, когда волосы длиной в дюйм, особой фантазии для создания прически не требуется.