Лора Брантуэйт - Шепот моего сердца

Он так резко поставил чашку на стол, что кофе выплеснулся ему на руку. Карен, похоже, испугалась.

— Извини, это неприятное воспоминание, а когда мне неприятно, я делаю кому-нибудь больно. На этот раз, так как, кроме меня, виноватых нет, — себе.

— Спасибо, что «отмазал», — глядя в пространство проговорила Карен.

Ему показалось или она стала бледнее?

— Да, считай, что тебе повезло. Обычно я никого, как ты выражаешься, не «отмазываю».

Карен чувствовала себя хорошо. Ее испугали его последние слова, но, подумав немного, она пришла к выводу, что такая позиция в принципе имеет право на существование. Если не накапливать в себе боль, может быть, жить легче? А вообще он был удивителен, и она с каждой секундой чувствовала все большую благодарность к тем могущественным силам, которые столкнули их сегодня на улице — к Богу, случаю, судьбе и Аманде.

Йен был дорого одет. Не вычурно, но дорого, и это было заметно — элегантный, идеально сидящий костюм, подходящий к запонкам узкий галстук. Давно она не встречала мужчин, которые носят запонки.

А еще он был умен. Он говорил правильно, свободно, не красуясь — и при этом остроумно и живо. Его проницательный взгляд ее немного смущал, но вообще, отметила Карен, Йен оказался гораздо обаятельнее, чем она могла предположить. Ей действительно крупно повезло сегодня. Она улыбнулась ему — искренне, просто, без кокетства и фальши.

— Можно, я закурю?

Йен отвел глаза.

— Кури, если нравится, — произнес он с какой-то запинкой.

Карен показалось, что, возможно, стоит и воздержаться, но раз уж спросила и раз он согласился…

Достала сигарету, щелкнула зажигалкой.

— Знаешь, а еще четыре года назад я не выносила табачного дыма и не заходила в кафе, где разрешено курить.

— А что же сбило тебя с пути истинного, дочь моя?

— Моя адская работа, — усмехнулась Карен. — Когда я пошла в «Би-эм софт», я просто не смогла справляться с напряжением иначе. Иногда сигарета — это лучшее, что происходит со мной за целый час. Иногда пачка выкуренных сигарет — лучшее, что происходит со мной за весь день.

— Сомнительное лучшее.

— Зато хорошо прочищает мозги. От бредней начальницы.

— А что ты там делаешь?

— А это важно? — рассмеялась она.

— Нет, любопытно.

— Я первый помощник исполнительного директора. Главная на побегушках.

— Интересная должность.

— Мне тоже так казалось. В первую неделю.

— А почему не ушла на второй?

— А что, где-то будет лучше?

— А что, весь мир погряз в пороке?

Карен пожала плечами.

— Сначала я боялась остаться без работы, потом привыкала, потом почти уже привыкла, а потом просто устала до такой степени, что стало все равно, где быть и что делать.

— Тебе ведь нет и двадцати пяти, так?

— Есть. Ровно двадцать пять.

— А ты уже устала жить?

— Ну, если совсем откровенно, то да.

— И потому надеешься, что пачка выкуренных сигарет чуть-чуть сократит эту самую надоевшую жизнь?

Карен остолбенела, вникая в смысл его слов.

— Прости, если я перешел границы.

— Ничего. Я подумаю над твоим вопросом. На досуге. У меня как раз планируются выходные.

В Карен вспыхнуло раздражение — ну откуда он все знает?! — но именно вспыхнуло, тут же угаснув.

— А ты часом не священник? — спросила она с улыбкой.

— Священник? — Он расхохотался. Смеялся он красиво, глубоко, заразительно. Очень как-то естественно. — Нет. А похож?

— Не то чтобы похож, но ты вызываешь желание быть откровенной. Я тысячу лет ни с кем столько не говорила о духовном, о метафизике мира, да и вообще тысячу лет уже не думала ни о каких нематериальных вещах. Ты возвращаешь мне вкус к «упражнению ума».

— Мне это приятно. Я ценю в людях способность быть откровенным. Ты со всеми можешь говорить начистоту?

— Нет, только с самыми близкими. Иногда. Давно не пробовала.

— Понятно. Значит, мне повезло вдвойне? Кстати, в связи с этим возникает философский вопрос: близок я тебе или нет?

Карен улыбнулась и опустила глаза.

— Выходит, близок, но во многом потому, что мы вряд ли встретимся еще раз. Как попутчик в поезде. Впрочем, с попутчиками я тоже не откровенничаю. И вообще давно никуда не ездила.

— А ты родилась в Нью-Йорке?

— Нет, в Техасе. В Кроуфорде. Слышал?

— Не слышал.

— Естественно. Представляешь, он настолько маленький, что там даже светофоров нет — они не нужны!

— Забавно. Никогда не бывал в городе без светофоров.

— А ты откуда?

— Из Нового Орлеана.

— Никогда не была в Новом Орлеане.

— Это упущение. Там совершенно особенный воздух. Там есть на что посмотреть и есть где погулять. В Новом Орлеане хорошо развлекаться.

— Спасибо за ценную информацию. Если мне вдруг захочется развлечься, поеду в Новый Орлеан.

— А тебе не хочется развлекаться?

— В последнее время — нет. Знаешь, я решилась пойти на этот тренинг — этот благословенный тренинг, потому что на работе мне почти насильно впихнули выходной, и я стала составлять планы на день, и вдруг поняла, что все равно собираюсь делать то, что надо. Что ничего не хочется. Короче, дальше так уже нельзя.

— Я понял тебя. У меня в жизни тоже был период, — он помрачнел, — когда мне было сложно даже встать утром. Я перестал бриться, потому что не видел смысла в таком пустом времяпрепровождении, которое еще и отнимает кучу сил. Хорошо, что ты не смеешься, потому что это не смешно.

Карен слушала его, боясь пошевелиться, боясь вздохнуть. Какое-то глубинное чувство подсказало ей, что он никому еще этого не рассказывал. Йен говорил просто, без рисовки и лишнего пафоса, как о книге, которая не произвела на него особого впечатления, или о неудачно проведенном отпуске.

— Мне не было интересно, какая погода стоит на улице, какое сегодня число и вообще какой месяц. Вечером, закрывая глаза, я часто не мог вспомнить, светило ли солнце в окно моей комнаты или нет. А потом… В общем, потом я тоже решил, что так больше нельзя и нужно или умереть — или жить. И я заснул в полной уверенности, что уже никогда не проснусь. Но проснулся. И тогда я встал и пошел бриться.

Когда он замолчал, Карен опустила голову, чтобы он не увидел, что в глазах у нее стоят слезы. «А с чего бы тебе плакать над историей чужого человека, о котором ты знаешь только, как его зовут, и которого видишь в первый и в последний раз?» — с подозрением поинтересовался внутренний голос.

— Карен, а ты всегда носишь одежду с высоким воротом? — вдруг спросил он.

— Д-да, — ответила она, запнувшись. Его вопрос удивил ее. — А откуда ты узнал?

— Предположил. А, кстати, почему? Только не говори, что у тебя там шрам от ожога, иначе я удавлюсь от собственной бестактности.

— Я чувствую себя неуютно, когда горло открыто, — призналась она и инстинктивно положила руку на шею, туда, где лежит между ключицами нежная ямочка. — Прямо какой-то вечер откровений получается, тебе не кажется?