Аликс де л’Эн - По ту сторону кровати

По лестнице скатились беленькие мальчик и девочка младшего школьного возраста. За ними явился какой-то тип ростом сантиметров сто восемьдесят пять в несколько помятом, отметил судебный исполнитель, костюме. Все трое вежливо поприветствовали гостя. Мужчина проводил Кантюи в гостиную, а молодая женщина обняла детишек за плечи, словно защищая, и отправилась с ними наверх — укладывать. Похоже на греческую амфору, дамочка-то не только красива, но и грациозна, подумал судебный исполнитель.

Юго спросил, чего бы гостю хотелось выпить. Морис выбрал томатный сок — только без всяких приправ — и уточнил, что никогда не пьет спиртного. Явно не зная, как отнестись к этой новости, хозяин сел напротив с бокалом вина в руке и в угрюмом молчании смотрел на Кантюи. Тот, несколько смущенный, мысленно сделал тонкое заключение: месье, вероятно, страдает депрессией или чем-то в этом роде, — и заерзал на кушетке, не находя подходящих к случаю слов. А надо бы что-то светское… Вот только что?.. Сказать «у вас прекрасный дом»? Когда дом в таком состоянии, светская ложь прозвучит величайшим издевательством. Сказать «скоро у вас будет прекрасный дом»? Ох нет, тоже ведь провокация чистой воды! «У вас прекрасная жена»? И это не годится: может быть неверно истолковано… Ничего не оставалось, как сделать комплимент четвероногому, которое пыталось в данный момент превратить в лохмотья его брючину:

— Какой прелестный у вас песик! И какой игривый…

— Никакой он не игривый, Навес — психопат, остерегайтесь его. Мне следовало усыпить скотину одиннадцать лет назад, но жена говорит, если бы я это сделал, она бы меня убила… Обожает его, представляете! — вздохнул хозяин.

Еще несколько минут они говорили исключительно о собаке. Нет, кровное родство тут ни причем, им не объяснишь диковинный характер пса — прежде всего потому, что Навес, со всей очевидностью, не принадлежит ни к одной известной человечеству породе. Увы, пережитая им в раннем детстве травма осталась непонятной: ни одному собачьему психологу не удалось проникнуть в тайну Навеса.

Вернулась Ариана, и мужчины испытали облегчение. Хозяйка предложила сразу же переместиться за стол. Время за первым блюдом — супом-пюре из морозилки (пакетик назывался «велюте из кончиков спаржи») — убили на различные соображения по поводу вероломства строительных рабочих в целом и штукатуров в частности. Затем — вместе с рыбой, сдобренной чабрецом, — пришло время вопросов более личных. Вопросы эти показались судебному исполнителю странными. Женат ли он? Ах вот как, значит, разведен… Да, сын, взрослый, студент юридического факультета… Марсиаки были, похоже, прямо-таки околдованы профессией гостя: он ведь встречается со всякими людьми, а уж с его-то опытом — наверняка столько было всего удивительного, правда, правда? Морис Кантюи согласился: что да, то да… И если бы у него была писательская жилка — слава богу, ее нет! — он мог бы написать «Человеческую комедию» на новый лад.

Довольно скоро судебный исполнитель стал задумываться, а что он вообще тут делает, зачем его позвали. Стоило гостю открыть рот, как Ариана взглядывала на мужа, словно бы ища его одобрения. А тот наблюдал за Морисом с видом перекупщика на ярмарке скота: глаз прищурен, чистосердечия ни на грош…

Когда Ариана поставила на стол блюдо с сырами, Кантюи не выдержал:

— Безусловно, разделить с вами ужин — огромное удовольствие, месье и мадам Марсиак, но как-то я сомневаюсь, чтобы вы пригласили меня лишь с целью поручить составление протокола…

— Вы правы, месье Кантюи… — Ариана сделала глубокий вдох, выдохнула и продолжила: — Понимаете, вы мне очень понравились тогда, правда-правда, мне все понравилось, но особенно — ваш открытый, просто удивительно открытый взгляд на свою профессию и… и на вещи в целом… («Батюшки, — подумал Морис, — да она меня просто завлекает!») Мы с вами, конечно, совсем не знаем друг друга, — продолжала между тем хозяйка дома, — но я чувствую, что могли бы сойтись, просто замечательно могли бы сойтись… И вот мы, мой муж и я, решили сделать вам предложение… которое, вероятно, вас удивит… но ведь, судя по всему, вам присуща широта мышления. («Мама родная, — подумал Морис, — так я и знал, что за фасадами домов буржуазии таится склонность к извращениям, к самым гнусным и грязным извращениям! Они собираются предложить мне групповуху. Гадость, конечно. Но до чего соблазнительно!») Понимаете, из-за ремонта мы, Юго и я, переживаем трудности, особенно в последнее время. Наш брак мог бы даже распасться, но мы любим друг друга и решили сделать все возможное, чтобы сохранить его… Мы поняли, что нам нужен электрошок. И тут появляетесь вы… И теперь мы просим вас принять участие… («Если они хотят, чтобы я хлестал их плеткой, откажусь, — решил Морис. — Уж во всяком случае, женщину я хлестать плеткой не стану!»)

— Скажу напрямик, Морис… — перебил жену Юго. — Кстати, можно называть вас Морис?.. Скажу напрямик, это не моя идея. У жены богатая фантазия, но пределы есть всему. И согласился я только потому, что Ариана убедила меня: это средство — последнее, дальше уже некуда. («Будешь не таким умником, когда растянешься в чем мать родила на своих стеноблоках!» — внутренне улыбнулся судебный исполнитель.)

— Ну значит, вот… Мы, муж и я… мы решили махнуться жизнями… — снова взяла слово Ариана. — Мне хотелось бы год прожить и проработать так, как будто я мужчина, а он займет мое место дома и в моей фирме… Но ведь одним нам не справиться, Морис! Чтобы я стала мужчиной, а он женщиной, нам нужен наставник, тренер, если хотите. И мы выбрали вас.

Как описать, что творилось в голове у Мориса в эту минуту? Слова слишком беспомощны, чтобы выразить такую громадную оторопь. Приравнять ее можно было бы к возведенному в десятую степень состоянию телезрителя, обнаружившего в ходе прямого эфира лотереи, что до главного выигрыша ему не хватает одной-единственной цифры. Но тут же и понявшего: по пяти-то числам ему тоже перепадет совсем немало.

Каким бы молодым и резвым судебным исполнителем Морис Кантюи ни был, на самом деле в жизни его не очень-то находилось место резвости и дурачествам. Пусть ты в авангарде даже среди самых динамичных членов Союза молодых судебных исполнителей Франции, все равно твоя жизнь на 99 процентов состоит из ассигнований, платежных счетов, судебных дел, наложений ареста на имущество или судебных актов с предупреждением о настоятельной необходимости выполнения долговых обязательств и всяких там разных опротестовываний… И лишь один-единственный процент остается на глупости… Предложение Марсиаков было самым сногсшибательным, какие он слышал после того, как одна семидесятилетняя кокетка предложила ему себя в обмен на молчание, когда он констатировал адюльтер. Но это было… Господи, когда же это было?.. Ага, пятнадцать лет назад!