Кара Уилсон - Я тоже тебя люблю

Тем не менее, парнишка все же каким-то образом справлялся с работой. У колоды лежала небольшая, словно нагрызенная, кучка дров.

Стив подогнал коня поближе. Он достаточно поработал топором на своем веку, чтобы понять, что мальчишке эта задача не по зубам. На эту игру у него силенок не хватит. Прокопается тут все лето, прежде чем изжует одно дерево.

Парнишка повернулся на звук беспокойного фырканья Черта и… Стива словно током ударило. Мальчишкой оказалась молоденькая женщина с таким гибким, стройным, длинноногим и высокогрудым телом, от которого у мужчины обычно вскипает кровь. То, что он принял за короткую мальчишескую стрижку, было массой платиновых прядей, собранных на затылке. А глаза — чистый аметист, от них у Стива сперло дыхание. Девушка смотрела на него со смешанным выражением любопытства, спокойствия и невинности, напомнив ему почему-то сиамского котенка.

Однако через секунду его охватила ярость. Невинность? Да черта лысого! Очередная готовая к употреблению дамочка на охоте за его деньгами. И еще имела наглость устроить засаду в его любимом убежище!

Пришпорив коня, Стив подогнал его поближе. Девушка не испугалась. Когда Черт оказался в футе от нее, Стив натянул поводья и уставился на незнакомку, пытаясь окончательно убедиться, что перед ним хитрая охотница за золотом, а вовсе не тонкая, неброско красивая, почти торжественно-серьезная девушка, которая стоит и смотрит на него своими невинными аметистовыми глазами. Еще и руку положила на морду коня, стараясь его успокоить.

На какой-то миг Моника заметила откровенно оценивающий взгляд Стива и вдруг содрогнулась от мягкого взрыва где-то внутри нее, волнами пробежавшего по всему телу. Что это? Какая-то безумная радость, смешанная со страхом, смятенное ощущение оторванности от реального мира и одновременно небывалой полноты жизни… Но сильнее всего была уверенность, становившаяся крепче с каждой секундой, пока она неподвижно стояла и смотрела на всадника: не сказав ни слова, он перевернул всю ее жизнь — ей на роду написано стать женщиной этого мужчины.

Моника не ощущала ни колебания, ни сомнения. Слишком много разных культур она перевидала, побывав на границе жизни и смерти, чтобы уклоняться теперь от правды только потому, что это ново, необычно, совершенно неожиданно.

Ей было очень трудно отвести взгляд от этого человека. В наэлектризованной тишине она смотрела на его пыльные сапоги, сильные руки, плечи, такие широкие, что они заслонили солнце, на мужественное лицо с чуть видневшейся щетиной. Наконец заглянула прямо в глаза — цвета дождя. Моника была слишком взволнована, чтобы скрыть свою очарованность увиденным, и слишком наивна, чтобы понять токи чувственности, которые пронзили ее тело.

Стив видел, как зарделись щеки девушки, и почувствовал горячий вал желания. С неохотой он заключил, что вкус его отца в сексуальных приманках стал на порядок выше. Эта претендентка явно не крутобедрая отцветающая роза. В ней было какое-то тонкое изящество, напоминающее прозрачную грацию пламени свечи. А еще мерцающая, почти скрытая чувственность, от которой предвкушающе заныло тело.

— Ты особенная, девочка, — сказал наконец Стив. — Если удовлетворишься бриллиантовым браслетом вместо обручального кольца, нам вместе будет неплохо какое-то время.

Слова донеслись до Моники словно откуда-то издалека. Она моргнула и сделала глубокий вдох, чтобы вернуться в реальность.

— Что вы сказали? — переспросила медленно. — Я не поняла.

— Не поняла, как же! — резко возразил он, стараясь не обращать внимания на то, как вспыхнула его кровь от ее мягкого голоса. Она была молоденькая, почти девочка, но смотрела такими вечными, полными любопытства глазами, как сама Ева. — Я мужчина, который не прочь заплатить за то, чего хочет, а ты женщина, которая не прочь, чтобы ей заплатили. И, пока мы оба это понимаем, у нас все будет хорошо. — Девушка коротко вздохнула, ее зрачки потемнели и расширились. — Черт, — добавил Стив хрипло, — да у нас все будет отлично! Мы с тобой всю эту гору спалим к чертям собачьим!

Последних слов Моника не слышала. Ее разум споткнулся на женщине, которая не прочь, чтобы ей заплатили. Проститутки, они и есть проститутки во всем мире. Но быть так воспринятой мужчиной, который перевернул весь ее мир, едва попав в поле зрения, — это уж слишком! Предложение наглеца привело Монику в ярость. Похоже, он ни в малейшей степени не ощутил той глубокой внутренней уверенности, что им суждено быть вместе, которую почувствовала она. Увидел лишь подходящий товар и вознамерился его купить.

Теперь аметистовые глаза оглядели всадника иначе. Заметили, что воротничок и манжеты рубашки порядком пообтрепались, что там, где ткань натянулась на груди, не хватает пуговицы, что джинсы вылиняли и износились почти до прозрачности, а сапоги все в трещинах, со сбитыми каблуками. И это богатый султан, предлагающий заплатить за временное пользование ее телом? Да как он посмел так ее оскорбить!

Чудесное состояние Моники испарилось в один миг, унеся с собой ее всегда безупречную выдержку. Она потеряла самообладание. Полностью.

— Кого ты пытаешься провести? — спросила девушка голосом, утратившим всякую мягкость. — Да у тебя не хватит даже на стеклянную брошку, не то что на браслет с бриллиантами!

На лице мужчины отразилось такое удивление, что она вдруг устыдилась своих слов. Главное из-за чего? Из-за денег, которые ее ничуть не волновали. И смутилась еще больше, осознав, что сама виновата, потому что позволила себе на него таращиться. Естественно, он и решил, что она скорее обрадуется, чем рассердится на его откровенное предложение.

Моника прикрыла глаза, сделала глубокий вдох и вспомнила нечто общее во всех культурах мира: мужчины, особенно бедные, ужасно горды и имеют склонность к грубости, когда у них сосет под ложечкой.

— Если ты голоден, есть хлеб и ветчина, — спокойно сказала она. — И печенье…

Рот Стива дернулся в усмешке.

— Само собой, голоден, — протянул он, — так что давай договоримся о цене.

— Но это бесплатно! — удивилась Моника тому, что он мог подумать о плате за угощение.

— Так вы все говорите, все до единой, а кончаете хныканьем о кольце с бриллиантом.

Моника запоздало сообразила, что у слова «голоден» может быть особый подтекст. В ней снова вспыхнул гнев. Вообще-то, она была из тех, кто скорее смеется, чем ругается, если что-то не так, но пожар, сейчас охвативший ее, никакого отношения к юмору не имел. Кривая снисходительная усмешка этого парня, к тому же ужасающе похотливая, просто взбесила.

— Ты со всеми так груб? — спросила она, чеканя каждое слово.

— Только с теми милыми крошками, которые на это напрашиваются, подкарауливая меня в моих любимых местах.