Светлана Бестужева-Лада - Госпожа генеральша

Хуже всего было то, что Анна Васильевна осознавала, как незаметно полюбила этого непостижимого, непонятного человека, что ей, в общем-то, все равно: врет он ей или говорит правду, и что если он сделает предложение стать его законной женой, она не найдет в себе сил отказать ему.

Как правильно заметил классик: «Странная вещь — сердце человеческое вообще, а женское — в особенности».

— Она хотела покончить с собой, — мрачно заявил Владимир Николаевич в один из редких вечерних приездов к возлюбленной. — Я вернулся поздно, а она лежит на кухне без сознания…

— Таблетки? — холодея от ужаса, спросила Анна Васильевна.

— Нет, просто выпила целиком бутылку водки. А она ведь практически не пьет.

Анна Васильевна проглотила просившуюся на язык фразу о том, что так с собой не кончают, так начинают спиваться. Или продолжают, если процесс был когда-то уже запущен.

Вне всякой логики ей было жалко свою соперницу, которая, как ни крути, прожила с мужем около тридцати лет, помоталась с ним по разным гарнизонам, пока не обосновалась в Москве. Детьми этот брак Господь не благословил. Инна сказала бы: «Опять твои столично-интеллигентские штучки. Доминдальничаешься, подруга».

— Может быть, ее нужно положить в неврологическую клинику? — робко предложила Анна Васильевна.

— Она не хочет. Но я что-нибудь придумаю, не беспокойся.

Легко сказать: «не беспокойся», когда речь идет о жизни и здоровье женщины, состояние которой не могло не отражаться на Владимире Николаевиче, а значит, опосредованно, и на ней, Анне Васильевне.

И как можно было не волноваться, если вместо запланированной совместной «командировки-отпуска» Владимира Николаевича, о которой они уже давно мечтали (точнее, мечтала Анна Васильевна) появилась необходимость недельного пребывания с супругой в подмосковном санатории. Он даже позвонить оттуда не мог, поскольку генеральша не отходила от мужа ни на шаг. За эту неделю Анна Васильевна обнаружила у себя первые седые волосы и явные, когда-то хорошо знакомые, признаки невроза.

Конец этой истории приблизила сама Анна Васильевна, которая на свое несчастье, влюбилась во Владимира Николаевича без памяти, и потеряла свойственную ей осторожность. Как-то передала через верного Димочку книгу со вложенной личной запиской. Правда, без подписи, но достаточно откровенной, чтобы не сказать больше. Эту-то злосчастную записку и обнаружила генеральша при очередной ревизии карманов супруга.

Для Анны Васильевны это было тройным потрясением. Во-первых, она не могла понять, как можно унизиться до обыска. Вот просто так взять и обшарить карманы. Во-вторых, их роман с Владимиром Николаевичем оказался расшифрованным — теперь генеральша точно знала, кто ее соперница-разлучница. Как это можно было определить по пусть и любовному, но неподписанному письму, понять так и не удалось, но Анна Васильевна подозревала, что Владимир Николаевич не выдержал допроса с пристрастием и, как говорят в определенных кругах, «раскололся».

И, в-третьих, не такой уж хрупкой и беспомощной оказалась генеральша. И не такой уж непрактичной: через несколько дней Анну Васильевну снова пригласили в кабинет директора, причем голос у секретарши был какой-то странный.

— Вызывали, Эдуард Аркадьевич? — спросила Анна Васильевна, входя в директорский кабинет.

Тот не успел ничего ответить, как из кресла точно ракета взметнулась женщина лет пятидесяти, с сильно накрашенным лицом, ослепительными бриллиантовыми серьгами и не слишком стройной фигурой. Лицо посетительницы было искажено самой неподдельной яростью, к которой, впрочем, при виде вошедшей Анны Васильевны примешалась некоторая толика изумления.

— Так она еще и старуха! — услышала Анна Васильевна голос, знакомый ей по телефонным разговорам Владимира Николаевича. — Вот уж чего не ожидала. Думала, молодая вертихвостка-лимитчица нацелилась на солидного мужика… Да тебе внуков пора нянчить, жердь сушеная! И ведь носит же земля…

Анна Васильевна стояла, как вошла, не в силах пошевелиться, и не зная, что сказать этой фурии, оскорблявшей ее все более изобретательно. Багровый от неловкости Эдуард Аркадьевич сидел в своем кресле, не поднимая глаз от поверхности стола. Но тут сзади Анны Васильевны раздался голос, пожалуй, еще более зычный, чем у генеральши:

— Ты что тут разоралась, тварь размалеванная? Дома на мужа ори, если он тебе позволяет, а в кабинете моего супруга изволь держать себя прилично! Ты зачем сюда притащилась? Что тебе нужно, лимита неотесанная?

По счастливой для Анны Васильевны прихоти судьбы именно в этот момент Инне понадобилось посетить супруга с каким-то сверхважным делом. Она вошла в кабинет — и с ходу, что называется, «въехала» в ситуацию. И, в отличие от приятельницы, нужные слова нашла немедленно, причем говорила не те, которые приняты в обществе, а те, которые лучше всего знала.

Через несколько минут на генеральшу жалко было смотреть. Инна не пропустила ничего: ни безвкусной прически, ни «боевой раскраски», ни особенностей фигуры, ни вопиющего безвкусия туалета. Упомянула и о том, что «нечего жене какого-то писаришки строить из себя ее высокопревосходительство», и что таких генеральш, только помоложе и посвежее, у трех вокзалов тусуется немеряно и за сходную цену.

— И убирайся отсюда к чертовой матери! — закончила свой темпераментный монолог Инна. — Пока здесь хозяин мой супруг, никаких потаскух в этом кабинете не будет. Поняла, мочалка рваная?

«Мочалка» не стала дожидаться продолжения и выскочила за дверь, как побитая собака, старательно обходя Анну. А Инна, еще не утратив боевой задор, накинулась уже на приятельницу:

— Молчишь? Благородная? Тебя мордой в помои — а ты даже не утираешься? Эх, Анка, сколько лет тебя учу жить — ничего ты не усвоила. Интеллигенция… А ты, Эдик, тоже хорош: не мог эту бабу сразу из кабинета выставить. Эх вы, столичные жители! Как вы вообще до сих пор сохранились — ума не приложу. Ладно, Анка, успокойся, на тебе лица нет. Поезжай домой, отдохни. Правильно, Эдик?

— Конечно, Инночка, конечно, — с готовностью закивал Эдуард Аркадьевич. — Простите за эту дикую ситуацию, но я, право, растерялся… Как удачно, что Инна вовремя появилась…

Инна появилась действительно вовремя, только появление генеральши оказалось для Анны Васильевны сильным шоком. Выйдя из кабинета руководителя, она чувствовала себя облитой помоями с ног до головы. И еще — понявшей, наконец, чем провинциалки отличаются от коренных москвичек: короткая словесная дуэль в директорском кабинете оказалась для нее крайне поучительной, хотя практически бесполезной. Характер в таком возрасте менять сложно.