Ольга Некрасова - Кого ты выбрала, Принцесса?

А намазанные кремом пальцы бродили по сокровенным складкам ее тела. Чтобы носить свой «Готтекс», она подбрилась, оставив узкую полоску волос, и сейчас прикасалась к себе, себя не узнавая, будто к чужой женщине, со стыдом и вожделением. Створки раскрылись сами, одни, потом вторые, настырный палец с по-медицински коротко остриженным ногтем скользнул внутрь. Мельком она подумала о Паше, и это было неприятно. Во-первых, Наталья сейчас ясно поняла: он испугался ее опытности, полагая, как почти все обделенные своими чувырлами мужчины, что опытность не дается любовью и готовностью понять, что нужно любимому, а тупо набирается по разным постелям. Это очень по-мужски — шастать по разным постелям, проходя каждый раз с начала один и тот же торопливый курс, и считать себя профессором, оставаясь недоучкой. Ну а раз так, раз Паша боится ее опытности, то он ее опытности и не стоит. Пусть идет к своим Семакиной и Лучковой, студентке и медсестре. Хоть к обеим сразу.

Во-вторых и в-главных, Наталье сейчас было неприятно думать о Паше, как и о любом вообще мужчине. Сейчас она любила себя, а не заменяла кого-то на безрыбье. Она была себе любовником, о котором невозможно мечтать, потому что самый чуткий любовник только угадывает, чего тебе хочется, а ты это чувствуешь и делаешь, что хочется.

Сосок-двойняшка ее сжатых в одну грудей только собрался увясть, ему стало мало прежних ласк, и суперлюбовник Наталья покусала его, заставляя кровь бежать быстрее.

Потерявшие стыд быстрые пальцы были то нежны, то грубы; мужчины так не умеют, они — или, или. И мужчины всегда торопятся, не понимая, какая это прелесть — балансировать на краешке, чувствуя, как в затылке, в мозжечке, зарождается теплая волна, смывающая муть повседневных страхов и забот.

Господи, чего только не наговаривают на одиноких женщин, а Наталья занималась этим впервые, и ее трясло от возбуждения и от того пьянящего чувства, которое возникает, когда ломаешь запреты. Сердце грохотало уже не в груди и не в висках, а буквально везде; Наталья сама стала одним огромным сердцем, удары слились в непрерывный грохот; на мгновение ей показалось, что с ней Мишка, взвинченный после боя, пахнущий кислым дымом взрывчатки, и она отдается ему, как тогда, восемнадцатилетней девчонкой, забыв, что берегла себя для будущего мужа, и не думая, что мужем станет Мишка. Черный вечер вспыхнул в глазах красным, и Натальин крик, мучительный и победный, заметался в четырех стенах и улетел к лазоревому бассейну.

Никто не побежал за милицией и даже не спросил "Кэн ай хэлп ю?", потому что в четырехстах девятнадцати номерах отеля «Принцесса» любили гораздо чаще, чем били смертным боем. Только уязвленный завистью красавец танк попристальней вгляделся в слепое окно Натальиного номера и что-то сказал молодой паре, которая Натальино окно тоже без внимания не оставила. И все трое засмеялись, и Наталья засмеялась им из темноты, нисколько не стесняясь.

Наверное, громко она кричала.

В не подходящих для такой жары синих джинсах и блузке с длинным рукавом, в солнечных очках «стрекоза», по глаза обвязавшись косынкой, гремя и поскрипывая, Наталья обковыляла игрушечный город Эйлат.

В магазинах и магазинчиках все было или дорогое, или ненужное. К тому же, стоило войти, как продавцы с пугающей готовностью бросались навстречу. Обязательное "Кэн ай хэлп ю?" они произносили очень неформально. С придыханием, с мимикой, как засидевшийся в статистах актер, который решил потрясти публику своим "Кушать подано". После этого просто глазеть было неудобно. Надо было покупать. Но все было или дорогое, или ненужное — на колу мочало, начинай сначала.

А в океанариуме ей понравилось. Там были рыбки, вытянутые в длину, и рыбки, вытянутые вверх, рыбки круглые и рыбки плоские, рыбки незаметные и рыбки, раскрашенные, как исполнители панк-рока. Лимонно-желтые в зеленую полосочку, с красной попой, фиолетовыми губками и радужным синяком под глазом. А главное, что ей понравилось, — то, что в этом подводном океанариуме, как в банке, сидели туристы, а рыбки плавали себе на воле в Красном море.

В Красном море надо было плавать. Или мчаться на водном мотоцикле, или лететь на желто-голубом парашюте за быстрым белым катером. Ничего этого Наталья сегодня не могла. Она была разбита вдребезги и для каждого шага собирала себя по кусочкам.

Она вернулась в «Принцессу» и от нечего делать позавтракала второй раз, хотя не была уверена в законности этого дела. Заказывать ничего не нужно, а нужно только подходить, брать тарелку и накладывать себе с двух огромных трехэтажных столов. Что там было на этих столах, описывать глупо и бесполезно. Открывайте, девочки, самую полную поваренную книгу, раздел "Холодные закуски", и читайте. Вот вам еще для национального колорита: хумус — горох, растертый с оливковым маслом, фалафе — то же самое, но не размазней, а катышками. Нам такой еды не понять, но попробовать стоит для общего развития.

За горячим надо подходить к поварам, а кофе и чай разносит официант и наливает тебе сам, чтобы ты не ошпарилась.

Тарелочки, правда, были маленькие, и утром Наталья с такой маленькой тарелочкой подходила к столам три раза, чтобы наесться, и еще два, чтобы того-сего попробовать, а когда завтракала второй раз, осилила только два подхода.

До обеда оставалось еще три часа. Шататься все это время по игрушечному городу Эйлату, одетой как металлург в горячем цеху, было бы форменным издевательством над собой. Тем более, что утренний теплый ветер из пустыни нагрелся, срывая жар с раскаленных на солнце песков, и стал полуденным горячим ветром из пустыни. Сидя в прохладном ресторане и потягивая ледяной ананасовый сок, было даже приятно смотреть в окно, как ветер бродит по склону горы, выстреливая вверх маленькими фонтанчиками пыли. В этом, девочки, особая прелесть кондиционирования воздуха. А если бы снаружи не стояла такая жара, то и прелести в кондиционированной прохладе сильно поубавилось бы. Ну, прохлада и прохлада.

Наталья пошла к себе; из номера как раз выматывалась эфиопка с пылесосом, наверное, тоже из эскорт-сервиса, потому что очень красивая. Это Наталья признала безо всякой ревности. Превосходство все равно было на ее стороне: эфиопка маленькая, черная и горничная, а она европейская женщина и врач.

Телевизор показывал все, в том числе один канал на вкрайнской мове. Держа в руке пульт и прыгая с канала на канал, Наталья разделась догола и включила кондиционер, выключенный экономной эфиопкой. Бывшие советские каналы она старалась проскакивать поскорее.

В дверь постучали, Наталья подумала, что это, может быть, вернулся Гера, хотя журналист не обещал вернуться раньше, чем через два дня.