Ольга Некрасова - Кого ты выбрала, Принцесса?

Наталья упала на постель и приготовилась понимать серьезное.

— Я о ноже…

— Давай о ноже, — сдалась Наталья, хотя и подумала, что рано простила Пашу. Поспешила.

— Эта история, как ты спасла Алешку, попала в Интернет — вся Герина статья, кстати, в плохом переводе. Я думаю, сам Гера ее и запустил, он тщеславный. В общем, когда на фирму пришло мое письмо, они уже собирались тебя разыскивать. Это огромная транснациональная фирма, и сейчас она меняет рекламную стратегию. Было: "Нож на все случаи жизни", а сейчас они запускают лозунг: "Вы сами не знаете, зачем он может пригодиться". Понимаешь?

— Допустим, понимаю, — сказала Наталья, чтобы скорее покончить с этим нелепым разговором.

— Нет, ты вникни, — настаивал Паша, — это блестящий рекламный ход. Качество как повод для рекламы они исчерпали: всем известно, что качество отличное. Следующий этап: сделали нож модным аксессуаром одежды…

Он потрогал чехольчик с ножом на поясе своих брюк. Наталья подумала, что этот чехольчик ей мешал пять минут назад, и перевернулась на живот.

— И все равно… — Паша взглянул на ее попку мельком, а Наталья-то старалась! — …остается огромный рынок людей, которые не имеют привычки носить с собой нож. Вот тут и запускается реклама "Вы сами не знаете, зачем он может пригодиться". То есть колбасу в командировке вам резать не приходится, ногти вы стрижете дома, ножницами — в общем, такой нож вам не нужен. Ладно, говорят продавцы, черт с ними, с колбасой и с ногтями, но вдруг случится что-то такое, чего вы и представить себе не можете, и тогда наш нож вам поможет. Как с Алешкой. Лишнюю минуту проискали бы нож — и он бы умер.

Паша говорил о возможной смерти сына легко, "к примеру", и это царапнуло Наталью.

— Удачная реклама, я поняла, — сказала она, чувствуя, что теряет терпение.

— В общем, наш случай очень подходит для этой рекламы. Мы можем взять с фирмы солидные деньги. Солидная фирма — солидные деньги.

— Бери, я же тебе выписала доверенность, — пожала плечами Наталья, легла на бок и укрылась простыней. Попка, ее оружие массового поражения, на Пашу не действовала, а кондиционер нагнал в комнату холода.

— Им нужна не доверенность, а интервью с тобой, киносъемка. Ну и со мной, разумеется, но я — только половина истории, — признался Паша. — В общем, условие фирмы — в первую очередь контракт должна подписать ты.

— Господи, как мне все надоело! Гере интервью, тебе интервью. Д я сама-то вам нужна? — спросила Наталья, скорее капризничая, чем всерьез, и вдруг со смятением поняла, что попала в точку. Паша отвел взгляд и уставился на носки своих туфель.

— А скажи-ка мне, Паша, — вкрадчиво начала Наталья, — как это ты так быстро нашел меня в Эйлате? За сутки догнал. Паш, я не верю, что визу на загранпоездку можно оформить за сутки.

— У меня свои каналы, — сказал Паша, и было ясно: врет, но признаваться не собирается, поскольку за всем этим есть что-то дрянное. Наталье расхотелось узнавать что.

— Бог с тобой, — вздохнула она. — О какой сумме идет речь?

— Тысячи три долларов, я думаю, дадут, — с готовностью ответил Паша.

Бывают моменты, когда в голове у тебя пусто, хоть насыпай гороху и делай погремушку; и вдруг ты говоришь что-то такое умное, до чего сама за час бы не додумалась. Как будто за тебя говорит кто-то другой. Этот другой и называется, девочки, женской интуицией.

— Так, а сколько обещали тебе? — спросила Наталья, сама себе удивляясь.

— И мне три, — сказал Паша и быстро добавил: — Но свой гонорар я отдам тебе. Это будет справедливо, и потом, тебе же нужны деньги на твой кабинет иглоукалывания. Хватит тебе шести тысяч на кабинет?

Наталья снова перевернулась на живот, чтобы Паша не видел ее лица, и стала вспоминать дословно, что и каким тоном он говорил. Благородно говорил Паша. Не придерешься. Но почему-то Наталье не хотелось ему верить. Она представила себе эти ножики. В переходе с площади Революции к ГУМу есть целая витрина с огромным рекламным ножиком в половину человеческого роста и россыпью обыкновенных ножиков, которые можно купить. Их там двадцать видов или еще больше. Стоят они долларов по пятьдесят — есть дороже, есть чуть дешевле. В центре их продают буквально повсюду, и, наверное, по Москве этих ножиков наберется миллион. А во всем мире — сто миллионов. Сто миллионов по пятьдесят долларов — пять миллиардов долларов. Наталья разделила пять миллиардов на шесть тысяч, и получилось много. Потом она разделила шесть тысяч на пять миллиардов, и получилось исчезающе мало. Потом она стала думать, зачем она все это делила и что полученные цифры означают. Означали они, что для н ожиковой фирмы заплатить за рекламу шесть тысяч долларов — раз плюнуть.

— Ты что молчишь? — спросил Паша.

— Знаешь, Паш, я, наверное, дура, но давай откажемся от этих денег, а? — Наталья сама не знала, насколько искренне она это говорит, а насколько лукавит, чтобы испытать Пашу. — Я боюсь дармовщины. Паша. Не привыкла. И мне все время кажется, что эти деньги стоят между нами. В Москве ты говорил про двести долларов или пятьсот. Сейчас ты говоришь про три тысячи, а потом набавляешь еще три тысячи. Мне начинает казаться, что в следующий раз ты накинешь еще пять тысяч.

Наталья говорила и ждала, что сейчас он ее перебьет, засмеется или обидится и в любом случае скажет, что все это чепуха полная. Но Паша молчал.

— Ты должен меня понять. Ты состоятельный человек и, наверное, в своих отношениях с женщинами все время думаешь, кого они любят — тебя или твою кредитную карточку. А у меня таких вопросов никогда не возникало, и я не хочу даже думать об этом.

— Ты что же, считаешь, что я хотел прикарманить твои деньги? — оскорбился Паша.

— Что ты, что ты! — Наталья упала лицом на руки, ругая про себя дуру-интуицию. Бриллиантовое Пашино кольцо царапнуло щеку. — Ты же на меня потратил здесь не меньше десяти тысяч. Я сама не знаю почему, но давай откажемся.

— Ну что ж, давай откажемся, — чужим голосом сказал Паша, он все еще обижался.

Наталье стало легко-легко, и она заплакала.

Примирение отметили поездкой на ослике по пустыне. Вообще-то Паша хотел съездить в Иерусалим, на святые места. Наталья отказалась, хотя и знала, что это, может быть, последний такой случай и что потом она будет жалеть. Опять она сама не знала почему, но упрямилась так, что была себе противна. И вот вместо машины с кондиционером они сели в двухколесную повозку, как дети в зоопарке, и тряслись по жаре за ослиным хвостом.

Ослик был чистенький и ухоженный, но все равно остался ослом. Каждые двадцать минут он останавливался, чтобы помочиться, а потом остановился совсем — надо полагать, захотел пить. Обратно Паша вел его под уздцы, потому что вожжей ослик перестал слушаться.