Тори Андерсон - Бедная богатая девочка

— Кларк, думаю, не стоит шокировать публику.

— А кого ты собралась шокировать? Мы катаемся здесь уже неделю, и я что-то не приметил вокруг ни одной живой души, кроме птичек…

Эмили огляделась по сторонам. Конец апреля не самая лучшая погода для купания, но первые туристы постепенно заполняли городские пляжи, и они с Кларком уже несколько дней не вылезали с побережья: то отдыхали на теплом песке, то катались на яхте, распивая знаменитое красное вино. Здесь, вдали от берега, они действительно чувствовали себя, как на необитаемом острове.

Она снова перевернулась на спину и потянулась, щурясь на солнце. Какое блаженство! Если бы заранее знать, чем кончится трудный путь на эту прекрасную землю, она, возможно, и не стала бы так переживать в Нью-Йорке.

Позади виртуозное расследование по нахождению места жительства Мансанаресов. Расследование, которое она провела на территории в несколько десятков километров и которое подарило ей удивительное открытие: оказывается, разговорники и местные диалекты вещи совершенно несовместимые!

Позади самолет. Эмили панически боялась самолетов и не переносила их с самого детства. Но когда она словно на крыльях примчалась в аэропорт и купила билет на ближайший рейс, все сомнения и страх куда-то ушли. В какой-то мере у нее даже не осталось выбора. Она летит к Кларку — и точка, а все остальное пустяки.

И наконец, встреча с самим Кларком.

Долговязый парень на дороге махнул рукой и сказал:

— Вон начинаются их виноградники. За тем холмом будет дом. Вы уже приехали, сеньорита.

У Эмили от страха похолодели конечности, и ей захотелось развернуться и сбежать. Пусть даже весь трудный путь оказался бы напрасным, ей все равно захотелось спрятаться, залезть под стол, как в детстве, когда было страшно или неловко.

Но первая, кого она встретила возле дома, была бабушка Кларка. Востроглазая старушка, вся в морщинах, почти не говорила по-английски, но, как только увидела Эмили, сразу шагнула к ней, обняла и, чуть отпустив на вытянутых руках, сказала:

— Casto. Fiel.

— Что, простите?

— Ничего. Проходите в дом, — ответила она, чудовищно коверкая слова.

Кларк появился как-то незаметно, словно подкрался, отделившись от деревянной колонны. Эмили поначалу даже не узнала его: он был в старых джинсах и майке, сильно обтягивавшей широкий торс, лицо поросло щетиной, отчего казалось еще чернее и смуглее. Но именно в этой полинявшей майке он казался еще притягательней, еще желанней, чем во всех своих дорогих костюмах вместе взятых!

Увидев его, Эмили сначала замерла с виноватой улыбкой, а потом не выдержала — бросилась навстречу, опрокидывая на скатерть вкусный травяной чай, который только что заварила старуха.

Она прыгнула к нему на руки, и Кларк подхватил и закружил ее, зарываясь носом в волосы.

— Девочка моя любимая… Я знал, что ты приедешь. Прости, что сбежал.

— Нет! Кларк, это ты прости меня, прости, прости. Я… мне не нужен никто, кроме…

Он накрыл ее губы поцелуем, и в первые несколько секунд Эмили буквально почувствовала на вкус, каким бывает счастье. Вот таким. Немного колючим на щеках, нежным и таким приятным, что оторопь берет до самых пяток…

— Кларк, я люблю тебя, — успела прошептать она, прежде чем мир погрузился в сладкую мягкую невесомость, в которой они оба потеряли равновесие. Старуха вышла из комнаты, скромно опустив глаза…

Эмили хотела сказать ему все, хотя это уже было и не нужно: про Ричарда, про отца, про тот нелепый вечер, про то, что именно такого, как Кларк, она и ждала всю жизнь… Но это действительно было уже не нужно. Они заново обретали друг друга на новой земле, а все старое не имело значения, уходило прочь.

Полетели дни беззаботного, безоблачного счастья. Весенняя Каталония дарила им свое тепло, питала потребности души и тела, рождавшиеся на этих живописных холмах. Эмили и Кларк встречали рассветы, провожали закаты, бодрствовали днем и отдыхали ночью и, наоборот, отдыхали днем, чтобы бодрствовать ночью.

Взяв старую машину Кларка, они каждый день ездили на побережье, что недалеко от Барселоны, брали напрокат маленькую яхту, купались, если не было холодно, загорали, если не были заняты друг другом. И никогда еще Эмили не чувствовала себя такой свободной, всецело принадлежа кому-то другому. И никогда еще ей не было так спокойно на сердце, как в эти дни, полные приятных волнений. Вся прошлая, нью-йоркская жизнь осталась где-то за скобками ее восприятия. А она с Кларком и еще бабушка, которой недавно стукнуло восемьдесят шесть, были здесь, реальные, ощутимые. И больше никого. Только море и птицы.

— Когда мы вернемся, я покажу тебе мои картины, в них очень подробно написано, как я переживала неделю без тебя, — вдруг сказала Эмили, усаживаясь на палубе и подтянув колени к подбородку. — Это было невыносимо! Я думала, что сойду с ума. И если бы не краски…

— Значит, я не ошибся. Тогда, на выставке, я видел тебя.

— Нет, не ошибся. А здесь очень красиво. Я бы хотела привезти сюда мольберт…

Они оба посмотрели на город, полукругом обнимавший бухту с диким пляжем.

— Да, я тоже очень люблю эти места. Родителей не помню, а вот эти холмы навсегда въелись в память. Мне кажется, здесь ничего не меняется веками. Те же люди, тот же берег… Цивилизация, конечно, оставляет свой след: город меняет внешний вид, одни формы перетекают в другие, но душа его остается прежней.

Эмили серьезно посмотрела на Кларка.

— Ты сильно любишь его?

— Почти так же сильно, как и тебя.

— Я серьезно.

— И я серьезно. Я люблю его, скучаю по нему и бегу сюда, когда мне плохо. Но ведь нельзя любить стены, улицы, вот этот порт… Настоящая любовь к чему-то, пусть даже и неодушевленному, складывается из любви и привязанности к живым людям. Здесь у меня друзья детства, которые сейчас едва вспомнили меня, здесь живет моя бабушка — единственный человек, в жилах которого течет моя кровь, здесь осталась частичка моей души. А теперь ко мне приехала ты. Мой самый дорогой и близкий человек.

Эмили осторожно провела ладонью по его груди. Если с телом она более-менее освоилась и перестала рядом с Кларком чувствовать себя юной неопытной девушкой, то все, что касалось его души, вызывало в ней теперь странную робость.

— Ты такой… Тебя еще разгадывать и разгадывать. Боюсь заблудиться в дальних уголках твоей души.

— Ну, это только на первый взгляд. И потом… — Кларк придал лицу небрежность, — я почему-то уверен, что жена и не должна знать обо всех потаенных уголках…

— Кто не должна знать?

— Жена. — Он с деланым равнодушием поднял брови. — А что ты так смотришь? Или ты думала, что я смогу ограничиться совместно проведенным отдыхом на необитаемом острове, а потом мы приедем в Нью-Йорк и разойдемся навсегда?