Хайди Райс - Играя с огнем

Руби заставила себя улыбнуться. Да, Мэдди была безнадежным романтиком. В саму идею того, что Руби идеально подходит хоть кому-то, не слишком верилось, а уж Кэлу…

Прошлой ночью она увидела другого Кэла, маленького мальчика, который был вынужден всю жизнь нести в себе отвратительную тайну и которого взрослый Кэл затолкал как можно глубже. И Руби ощутила безумное желание дотянуться до этого мальчика, утешить его, исправить вред, причиненный ему. А потом, когда они занимались любовью так нежно и страстно, она позволила себе поверить, что это не просто секс. Но уже утром, глядя на его помолодевшее во сне лицо, она поняла, что чуть было не свалилась в пропасть и вовремя отпрянула от края.

Кэл убил бы и Руби, если бы ему открылись ее полные нежности мысли. То, что происходит между ними, — просто секс и не продлится дольше одних выходных. А все, что сверх этого, — лишь плод ее богатого воображения.

— Знаешь, я его совсем не понимаю, — грустно сказала Мэдди, и Руби прикрыла глаза.

Меньше всего ей сейчас нужно было копаться в Кэле. Именно это исказило ее видение ночью.

— Мужчины любят казаться загадочными, — не слишком удачно попыталась отшутиться она.

— Я не понимаю, почему он не хочет стать частью моей семьи, — продолжала Мэдди, — и почему не может сблизиться с женщинами, с которыми встречается. Мне кажется, это связано со сложными взаимоотношениями наших родителей, но он ведь ни за что не признается в этом, даже если я права.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Руби и тут же пожалела об этом.

Она совсем не хотела знать о Кэле что-то, кроме того, что нужно знать случайным знакомым, на короткое время разделивших постель.

— Он говорит, что не верит в любовь, что она не существует, — объяснила Мэдди. — Но я думаю, что он просто боится довериться кому-то. Боится закончить так же, как наши родители, если позволит себе влюбиться.

— Из того, что Кэл рассказал мне о ваших родителях, я поняла, что они никогда не любили друг друга.

— Да, — изумленно ответила Мэдди. — Кэл говорил с тобой о них?

Руби побледнела, поняв, что переступила черту.

— Совсем немного.

— Потрясающе, — восторженно выдохнула Мэдди. — Он даже со мной о них не говорит!

Она собиралась продолжить, но вдруг перевела взгляд за спину Руби и вскочила.

— Мия, что ты делаешь?!

— Я люблю клубнички, мамочка, — кротко сказала Мия, вся заляпанная красным соком.

— Я знаю, милая, но не надо было съедать все сейчас!

Руби усмехнулась, с облегчением помогая Мэдди убрать беспорядок. Ей хотелось узнать больше о Кэле, а это ни к чему хорошему не приведет. Ее любопытство доставило ей достаточно неприятностей.

Мэдди взяла Мию на руки, но та вдруг начала выкручиваться и протянула руки к двери:

— Дядя Кэл, мой дядя Кэл!

Мэдди опустила девочку на пол, и она припустила к Кэлу со всех своих пухлых ножек.

— Эй, именинница!

Кэл опустился на одно колено и неловко обнял ее. Непрерывно болтая, Мия уткнулась лицом ему в шею, он встал и встретился взглядом с Руби. Это был недобрый взгляд. Руби сглотнула. Как давно он пришел?

— Я сейчас вернусь, Мия, — сказал он, передавая девочку матери. — Мне нужно быстренько переговорить с Руби. — И добавил сквозь зубы: — Наедине.

Когда Кэл, тащивший Руби по каменным ступенькам на пляж, наконец остановился, она сказала:

— Можешь меня отпустить, я не убегу.

Кэл не сказал ни слова с тех пор, как вывел ее из комнаты, и она просто шла за ним. Что бы он ни услышал, ему вряд ли понравился сам факт того, что они с Мэдди обсуждали его. Впрочем, даже если Руби чувствовала себя виноватой, раздражение скоро перекрыло это чувство.

Кэл отпустил ее и отвернулся, широко расставив ноги. По тому, как напряжены его плечи, Руби поняла, что он взбешен. Ветер бил в лицо Руби, прибой наполнял ее уши мягким шорохом, а Кэл молчал.

— Так о чем ты так сильно хотел со мной поговорить? — осторожно спросила она.

Ее выводило из себя пассивное ожидание взрыва, который обязательно должен был последовать. Кэл громко выругался, и Руби отшатнулась, когда он резко повернулся и метнулся к ней.

— Никогда, никогда больше не смей говорить с моей сестрой обо мне! — прорычал он.

Руби скрестила руки на груди и нахмурилась. Да, он мог обидеться на нее, но перегибать палку не стоило. Запугивать себя она не даст.

— Не груби мне, Кэл, — спокойно сказала она.

— Не грубить тебе? — переспросил он, поднимая ее голову за подбородок двумя пальцами. — Мне сейчас очень хочется перегнуть тебя через колено и отшлепать, так что считай, что ты легко отделалась.

Безжалостно задавив всплеск совершенно неподобающего возбуждения, Руби мотнула головой, стряхивая его пальцы.

— Не думала, что ты практикуешь садомазохизм.

— Я не шучу! — рявкнул Кэл, не поддержав ее попытку разрядить обстановку. — Что ты ей рассказала?

Руби потрясла головой, пытаясь привести себя в чувство, унять бурю, бушующую в ней. В чем, черт возьми, Кэл подозревает ее?

— О чем?

— О том, что я сказал тебе прошлой ночью. О моем отце и его любовнице! — крикнул он, но Руби испугалась не его тона, а страха в его глазах, страха, наверное, более сильного, чем гнев.

Она инстинктивно подалась к нему.

— Она ничего не знает?

— Конечно нет!

— Но почему?

Он ничего не ответил и снова отвернулся, сунув руки в карманы. Он весь дрожал от напряжения.

— О чем я только думал, разливаясь соловьем? — пробормотал он себе под нос. — Совсем с ума сошел.

Руби подошла, положила руку ему на спину, не в силах сопротивляться желанию прикоснуться к нему, утешить его.

— Я ничего ей не сказала, Кэл. Но мне кажется, что ты должен ей все рассказать.

Он вздрогнул и коротко рассмеялся, поворачиваясь и сбрасывая ее руку.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

— Почему ты решил, что виноват в этом?

Почему он так жесток к себе?

— Мэдди было четырнадцать, когда она застукала его трахающим секретаршу, это практически уничтожило ее, и в этом виноват я! — закричал он. — Если бы я мог остановить его, если бы я смог рассказать все матери, если бы я хотя бы помог Мэдди понять, что он за человек на самом деле…

— Ты ни в чем не виноват! — ответила Руби, невольно повышая голос. — Как ты не понимаешь, Кэл? Есть вещи, которые не подвластны тебе, ты не можешь ничего с ними сделать, как ни старайся. Ты должен ей все рассказать!

— Я ничего ей не скажу, и ты не смей! Это только вскроет старые раны, которые едва-едва зарубцевались!

— Как они могли зарубцеваться, если ты отрезал себя от всех своих близких?

— Я не о себе, у меня нет никаких ран. Я о Мэдди.

Ну как может такой умный, такой образованный и дальновидный человек быть таким идиотом в делах, связанных с отношениями?! Он же весь изранен, и куда серьезнее, чем Мэдди!