Людмила Леонидова - Ночь с тобой

— Найдете других спонсоров и откроете новое печатное издание, — грустно пошутила я, — лучше бульварную газету. На нее незачем наезжать.

— А ты, вместо того чтобы разводить сопли вокруг криминального авторитета и с особой нежностью снимать пылинки с адвоката Северцева… — Тут он взглянул на меня странным взглядом поверх очков, и я догадалась, что кто-то ему капнул про меня и Святослава, только кто и что? — …будешь бегать по спальням и саунам поп-звезд и прочих «белочек», «сливочек», «стрелочек»! Тебе это ох как не понравится!

«Ох, не понравится», — повторяла я про себя, садясь в плохенькую машинку какого-то замученного частника.

— В стоматологическую клинику! — Я назвала адрес и цену, которую могу ему дать.

Он тяжко вздохнул:

— Садитесь.

Видимо, этого ему было мало, а мне много, потому что зарплату я давно профукала, гонорар еще не получила, а зубная боль, прорезавшаяся после разговора с главным, стала невыносимой. Совершенно справедливо считается, что все болезни на нервной почве.

Жена же министра заболела, наверняка, неспроста. Такая спортивная, элегантная, хорошо обеспеченная, может себе позволить все, что угодно, и на курорт поехать, и лекарство за несколько тысяч долларов купить, а переживания скрутили.

Вот и я, как только инструкцию к лекарству прочла, у меня заболело все сразу.

Георгий с большим трудом, но все-таки его достал, оно только сертификацию у нас прошло.

Так эта инструкция словно роман на трех огромных страницах — химический состав с бензольными формулами, показания, симптомы: периодическая боль там-то, головокружения и т. д. Стоп! Симптомы у меня налицо! Я вдруг почувствовала себя ужасно плохо. Мне почудилось, что у меня присутствуют все признаки этой страшной болезни. Как только стала себя щупать, резко разболелось все: ноги, руки, живот, горло, зубы. После разговора с главным я все-таки определилась, что болят только зубы. Тьфу на это онкологическое лекарство! Скорее бы от него избавиться.

Итак, на дохленьком «жигуленке» и с таким же дохляком-водителем мы медленно тащимся в пробке по Садовому кольцу. Он что-то бубнит о несчастной жизни, о безденежье и о тех, кому «баксы достаются легко».

Будто услышав его ворчание, нас слева обходит лакированный джип с двумя красоточками на переднем сиденье. Обе девчонки, на жуткую зависть заморенного водителя, хороши собой, веселы и беспечны. Одна, прежде чем закурить длиннющую сигарету, с высоты своего лихого коня плюнулась жвачкой, попав моему бедолаге в боковое зеркало. Затем, протянув руку с длинными наманикюренными пальцами и тряхнув сиреневыми волосами, она запустила пустую пачку из-под сигарет прямо в нас. Пачка, сделав пируэт в воздухе, попала на нашу крышу, соскользнула с нее и зацепилась за щетки, которые начали волозить ее по стеклу.

— Вот… — водитель хотел выругаться, но, посмотрев на меня и решив, что везет интеллигентную даму, передумал: — Хозяева жизни, — зло выдавил он.

— Это не хозяева, — помотала я головой, — это обслуга.

Он задумался. А я продолжала философствовать:

— Обслуга, и вовсе не хозяев, а каких-нибудь бандюганов.

— Еще ржет, — бесновался водитель, взглянув на вульгарную девицу, которая, как он сказал справедливо, именно заржала, а не засмеялась: — Красятся, как обезьяны.

Да, краски девушки не пожалели. Обведенные жирным синим контуром губы, от души размалеванные глаза, яркий румянец на щеках. Я не люблю тех, кто гордится своей натуральностью. Подкрашенная девушка выглядит привлекательнее, живее, но не до такой же степени! Однажды я брала интервью у одного финна. Тот был несказанно удивлен, что русские женщины красятся, даже когда выходят гулять с собакой.

— Это хорошо. Женщина должна за собой следить, даже когда на минутку появляется на людях, — сказала я.

Он долго думал, что означает выражение «появиться на людях».

Смок стоял невыносимый. Я и старенькая машина начали чихать. Девицы закрыли окно и включили кондиционер. Нам невмоготу, а им нипочем, но все равно тусоваться в толпе плебеев не для них, они вылетели на разделительную полосу и помчались во весь дух вперед.

В гаишной машине, дежурившей на перекрестке, словно все вымерли, но стоило нам таким же макаром приблизиться к светофору, как нас тут же тормознули.

— Как же так? — сокрушалась я.

— Вот так, у них пропуск на лобовом стекле имелся. А мне всегда не везет, — обреченно заметил водитель, по старинке выползая из кабины.

«Несчастный, он тут ни при чем, — посочувствовала я бедному парню, — все из-за меня». Невезуха сопутствовала сегодня мне во всем. И в зубном кабинете. Две молоденькие девчонки ласково, но твердо схватили меня за плечи, уложили в суперсовременное кресло и после обезболивающего укола объявили баснословную цену за ремонт зуба.

— Не хотите, — из-за мотоциклетных очков и хирургической маски гудели они, словно мухи, — платите в кассу за осмотр и до свидания.

Я, не в силах ни сопротивляться, ни говорить, потому что вся челюсть и язык онемели от наркоза, заморгала глазами.

— Ну вот, то-то же, — залезая сверкающим роботом с названием «Терминатор» мне по самое горло, вновь прожужжали они, — пациенты какие-то странные пошли! Мы ценники вывесили перед регистратурой на табло, они на них или не смотрят, или не понимают, что там все в долларах, а не в рублях!

Меня бесили их разговоры. В своих статьях я уже не раз писала о том, что недопустимо объявлять цены в валюте чужой страны, что закон должен строго карать за это. Но наши псевдопатриоты в Думе, крича о ненависти ко всему западному — музыке, литературе, искусству, — отвергая все чужое, обожают именно не наши деревянные, а их «мани-мани», и потому закрывают глаза.

С перекошенной челюстью я стояла у кассы стоматологической клиники и выуживала из кошелька свой «НЗ». Естественно, в валюте чужой страны. Без всякого обменника и тени смущения чьи-то руки за окошечком оприходовали мои зелененькие, а взамен вынырнула малюсенькая бумажка с длинным списком операций, которые мне накосила молоденькая девочка-врач. После всех перенесенных страданий было очень жаль себя и почему-то захотелось, чтобы кто-нибудь еще меня пожалел и посочувствовал. И вдруг я впервые подумала, что этим кем-то мог бы стать мой уральский друг Илья. Я явственно услышала его голос: мол, все хорошо, зубы у меня блестят, как новенькие, и, самое главное, не будут больше болеть.

«Черт с ними, с деньгами, здоровье важнее всего», — подумала я и помчалась за Ксенией в школу. Мне предстояло ее покормить у себя дома и отвезти на фигурное катание.

Она придумала новое хобби. Психологи и психотерапевты ей разонравились.

— Риса! — увидев огромный камень от уральца на тумбочке у моей кровати, воскликнула она. — Какая прелесть! — Камень ей пришелся по душе, а вот шиншилла Мурка, как я ее прозвала за ласковый нрав, не вызвала такого восторга.