Мэрил Хэнкс - Влюбленная мстительница

— Если вы так опасаетесь моей стряпни, мы можем отправиться в ресторан.

Старательно выдавив улыбку, Белинда покачала головой.

— Нет уж, этот номер не пройдет. Вы заинтриговали меня, и теперь мне не терпится отведать ваших блюд.

— Вот речь истинно отважной женщины. Или, может, лучше сказать — безрассудной?

— Не сомневаюсь, что вы делаете изумительные омлеты.

— Подождите говорить, пока не попробуете… — Освальд подошел к уже накрытому столу, выдвинул стул и добавил: — Лучше садитесь и не забудьте помолиться.

Белинда грациозно опустилась на сиденье, взяла стакан и отпила несколько глотков ароматного сока. Она завороженно наблюдала за его действиями, как Освальд проворно достает большую керамическую миску, разбивает туда несколько яиц, добавляет зелени, соли, специй и умело взбивает в пушистую массу.

Чарльз старался не заходить в кухню. Даже завтракать предпочитал в столовой. Он говорил, что это исключительно женская территория и мужчине там делать нечего.

А вот Освальд Фергюссон легко и непринужденно двигался по этой территории, не теряя ни йоты природной мужественности. Он умело скатал аппетитный золотистый круг в трубочку, разрезал пополам, разложил на подогретые тарелки, сбрызнул какой-то ароматной жидкостью и поставил на стол. Потом сел сам.

Простая, но свежеприготовленная еда со свежим хрустящим хлебом и ароматным домашним маслом была великолепной, и Белинда тут же высказала это вслух.

— Щедрая похвала, — пробормотал Освальд. — За это я, так и быть, поведу вас на прогулку. Куда бы вас сводить? Предлагаю пройтись по берегу Миддл Харбор, потом зайти в Парк Дэвидсона. Как вам, нравится мой план? Надеюсь, у вас есть шляпа с полями, чтобы не обгореть?

— Да.

— Тогда решено.

Следующие несколько дней, несмотря на продолжающийся назойливый ветер, вздымающий тучи пыли, они ходили везде, где только могли придумать, и смотрели все, что заслуживало хоть малейшего внимания.

Они посетили и старый форт, и Австралийский музей, и парк Таронга, и Центральный парк. Посмотрели ратушу, оперный театр, дворец губернатора и художественную галерею. Ездили даже к месту высадки Джеймса Кука.

И каждый день перекусывали и обедали в разных ресторанах — дорогих и дешевых, претенциозных и простых портовых кабачках. Белинда в конце концов стала волноваться из-за того, сколько денег Фергюссон тратит на ее развлечения, и высказала свои сомнения вслух.

— Если это так беспокоит вас, я попрошу, чтобы вашу долю расходов вычли из жалованья, — спокойно ответил Освальд.

— Но я еще официально не приступила к работе, — напомнила Белинда.

— Вам будет начислено жалованье с того дня, как вы прибыли сюда, так что, когда именно вы придете в офис, не имеет решительно никакого значения. И никто не собирается обсуждать это, возражать или спорить.

— Что ж, — согласилась Белинда, — вам виднее, вы — босс.

Он, усмехнувшись, подтвердил:

— В этом есть свои преимущества.

В тот же день Освальд повез ее в Королевский национальный парк, нанял верховых лошадей, и они долго катались бок о бок.

За время, проведенное рядом с могущественным Фергюссоном, она не только познакомилась с городом, но довольно хорошо узнала и своего хозяина. Его оптимизм и радость жизни были заразительны, характер оказался ровным и приветливым, и ничто не напоминало в нем жесткого бизнесмена и непостоянного мужчину. Его было приятно и интересно слушать, но и молчание в его обществе не выглядело тягостным.

Скоро Белинда обнаружила, что у него сдержанное чувство юмора, острое чувство справедливости и, несмотря на то, что женщины постоянно оборачиваются ему вслед, полное отсутствие тщеславия.

Но еще она полностью отдавала себе отчет в том, что происходит между ними: их неодолимо влекло друг к другу. В обществе Освальда все ее чувства словно обострялись, а окружающий мир становился ароматнее и ярче.

Что же касается самого Фергюссона, то он держался с ней по-приятельски, хотя время от времени Белинде и случалось ловить на себе такой взгляд, что сердце на целую минуту замирало в груди. И говорил этот взгляд о много большем, чем простое дружелюбие.

Он ведет себя так, будто ухаживает за мной, думала Белинда и улыбалась старомодному слову.

Хотя временами на людях ему случалось обнять ее за талию или за плечи, но, когда они оставались наедине, Освальд ни разу не пытался ни прикоснуться к ней, ни поцеловать. Каждый вечер он провожал ее наверх, целомудренно желал доброй ночи… и уходил.

Белинда же в свою очередь усвоила последний урок и была полностью удовлетворена тем, как развиваются их отношения. Она теперь внимательно следила за тем, чтобы не выпить лишнего, и старательно сопротивлялась искушению поиграть с огнем.

Если бы Освальд Фергюссон не был тем, кем был, эти дни, проведенные с ним, стали бы счастливейшими в ее жизни. Белинда обнаружила в нем множество черт, которые ей нравились, и решительно ничего, что бы не нравилось. Кроме его прошлых «подвигов».

За пару-тройку дней до Рождества они пообедали рано на набережной неподалеку от знаменитого, недавно выстроенного оперного театра и отправились потом на концерт.

Фергюссон отпустил Джонсона навестить дочь и решил вернуться домой на такси. Пока они ожидали машину, Белинда замерзла на пронизывающем ветру с океана. Да и такси, увы, оказалось старой колымагой, в которой вовсю гулял ветер. Открытое вечернее платье служило плохой защитой, и Освальд снял пиджак и накинул Белинде на плечи.

Оказавшись наконец дома, он быстро развел огонь в камине и усадил перед ним все еще дрожащую женщину.

— Посидите и погрейтесь, а я принесу кофе.

Она с удовольствием послушалась, удивляясь изменчивости сиднейской погоды. Ей и в голову не приходило, что в разгар лета можно так замерзнуть. Белинда сбросила изящные босоножки и протянула ноги к весело потрескивающему пламени.

— Так они никогда не согреются, — услышала вдруг она низкий, чуть охрипший голос Освальда и снова вздрогнула, но уже не от холода. Было что-то непередаваемо волнующее в модуляциях его баритона, что-то, что заставило ее поднять голову и внимательно посмотреть на него.

Могущественный Освальд Фергюссон опустился на колени у ее ног и начал растирать ей сначала одну ступню, потом другую, хотя, честно говоря, никакой необходимости в этом уже не было.

Слова застряли в горле, и Белинда молча сидела и смотрела, наслаждаясь нежданной лаской. Никогда после смерти отца и сестры никто не относился к ней с такой нежной заботой.

— Так лучше? — спросил Освальд, поднимая голову и глядя в огромные, широко раскрытые темные глаза.

— Да, намного, спасибо, — еле слышно ответила Белинда. Ее так остро взволновали его близость, его прикосновения, что она с облегчением вздохнула, когда он поднялся и вышел.