Мэрил Хэнкс - Влюбленная мстительница

Дверь в гостиную стояла приоткрытой, но там тоже никого не было. Белинда поняла, что Освальд просто пошел в другую ванную, и бросилась к чемодану. Быстро вытащила тонкую шелковую рубашку, которую Марта подарила ей на позапрошлое Рождество, и как раз собиралась надеть ее, как вошел Освальд в коротком халате с еще мокрыми после душа волосами.

Она начала неловко просовывать руку, но запуталась в тонких бретельках и вдруг с ужасом ощутила, что полотенце вот-вот упадет.

Понаблюдав за ее отчаянной борьбой, Освальд сказал:

— Давай помогу.

Но Белинда оттолкнула его руку и прижала к груди полотенце, пытаясь справиться с сорочкой.

— Отпусти лучше полотенце, а то задушишься.

Но она-то знала, что в эту минуту предпочла бы именно такой выход, поэтому стиснула зубы и прошипела:

— Уходи. Оставь меня в покое.

К ее удивлению, Освальд не стал спорить, а спокойно повернулся и вышел, затворив за собой дверь.

Белинда с удивлением обнаружила, что чувствует себя разочарованной, — и немедленно разозлилась. Быстро приведя себя в порядок и не зная, что и думать, она только-только легла в постель, как раздался деликатный стук в дверь.

— Все в порядке? — спросил Освальд, заглядывая.

— Да, спасибо, — чопорно отозвалась она.

С небрежно-беззаботным видом он вошел в спальню, подошел к ее половине кровати и сел на край.

— Что… что ты делаешь? — подскочив, испуганно воскликнула Белинда.

— Не надо паниковать.

— Я не паникую.

— Странно, а очень похоже, что паникуешь.

— Ты же сказал, что будешь спать на своей половине кровати.

— Я передумал, — спокойно ответил Освальд и расхохотался, увидев, как широко открылись ее глаза. — Видела бы ты себя сейчас!

— Ты — свинья, грязная скотина! — прохрипела она.

Он немедленно притворился обиженным.

— Не понимаю, почему надо оскорблять меня, когда я решил пойти тебе навстречу…

— Я не нуждаюсь, чтобы ты шел мне навстречу!

— Ладно, раз ты настаиваешь… Но мне только что показалось, что ты решительно не одобряешь мою идею спать в одной кровати, поэтому я решил переночевать сегодня на кушетке в гостиной. Но раз ты не хочешь, чтобы я ухо…

— Я хочу!

— Ну что ж, довольно недвусмысленно, хотя и нелестно. — И он поднялся с кровати.

Белинда, сцепив зубы, изо всех сил боролась с собой, чтобы не попросить его остаться. Освальд подошел к двери, взялся за ручку и тут внезапно повернулся.

— Ах да, я кое-что забыл. — И вернулся к постели.

— Что? — прошептала Белинда, чувствуя, что уже не в состоянии дышать.

— Ты еще не поцеловала меня перед сном.

— Но я не хочу целовать тебя.

— Ну-ну, разве так хорошо вести себя? И это когда я иду на то, чтобы ютиться на кушетке, лишь бы не искушать тебя.

Не обращая внимания на провокационное заявление, она в отчаянии повторила:

— Я не хочу целовать тебя!

— Ну, тогда ладно, — успокаивающе произнес Освальд, — тогда я тебя поцелую. И твоя совесть будет чиста. — И он улыбнулся.

Эта улыбка заставила Белинду позабыть обо всем на свете, кроме того, что каждая клеточка ее тела рвется к нему, жаждет его, мечтает о нем.

Он наклонился и поцеловал ее сочные губы. Нежно, осторожно, но чувственно. Она впивала его поцелуй, как умирающий от жажды упивается глотком живительной влаги.

Губы ее податливо приоткрылись, и он поцеловал ее второй раз — дольше, глубже, с большей страстью. Потом взял ее лицо обеими руками и начал осыпать поцелуями щеки, лоб, нос, подбородок, закрытые веки, длинные ресницы. Затем снова нашел губами ее губы, а руками — округлые груди, приподнял их ладонями и начал ласкать и гладить их, дразнить нежные соски сквозь прозрачную ткань.

Белинда задохнулась, всхлипнула…

Он поднял голову и хрипло произнес:

— Если все еще хочешь, чтобы я ушел, говори сейчас.

Вне себя от неистового, сотрясающего ее желания, Белинда тем не менее собрала остатки силы воли и сказала:

— Да, хочу…

Он немедленно отодвинулся, убрал руки, но желание, страстное неутоленное желание осталось. И она, сдаваясь, обхватила руками его шею и прошептала:

— Нет, не уходи…

С тихим вздохом он одним движением плеч скинул халат и скользнул к ней в постель, крепко прижав к себе драгоценный трофей.

Как хорошо! Белинда уткнулась лицом ему в грудь и вдыхала его мужественный аромат. Потом прикоснулась губами к ямочке на шее и почувствовала, как бешено забилось его сердце.

Освальд провел рукой по ее боку к талии, по бедру, потом по плоскому животу и снова вверх, к упоительному чуду женской груди. Тончайший шелк вдруг превратился в невыносимую преграду между ними, и Белинда дрожащими пальцами помогла ему снять ее.

— Как хорошо, — выдохнул он, прижимая к себе обнаженное тело молодой женщины и лаская руками нежнейшую кожу.

Потом приподнялся и припал губами к груди, а пальцами нащупал влажную долину и начал поглаживать, дразня, пока Белинда не застонала. Она уже не в состоянии была сдерживать столь долго терзавшие ее эмоции — любовь, желание, страсть и думала, что если он не возьмет ее сейчас, то она умрет, задушенная ими.

— Пожалуйста, — прошептала Белинда.

Он прервался, колеблясь, взглянул на нее. И она повторила более настойчиво:

— О, пожалуйста, прошу тебя…

Освальд приподнялся над распростертым перед ним роскошным, полным невыразимой женственности телом и начал медленно опускаться. Она смотрела на него широко открытыми, но затуманившимися от неутоленной страсти глазами, молча умоляя насытить ее голод. Как же я люблю его, было последней мыслью Белинды перед тем, как он взял ее, властно, но нежно, лишив всех остальных мыслей, кроме одной: еще, еще, еще…

Никогда в жизни он еще не желал так неистово ни одной женщины. И он любил ее долго и медленно, чтобы она насладилась его любовью, поверила в нее. Возносил на вершины блаженства и бросал в пропасть свершения, снова будил яростный голод и опять утолял его, продолжая шептать лишь одно слово:

— Линда, Линда, Линда…

Потом они долго лежали, удовлетворенные и умиротворенные, улыбаясь от почти невыносимой нежности.

Господи, это же не только секс, поняла Белинда, это любовь, настоящая любовь. Она отдала ему всю себя, всю свою душу. И, не выдержав безмерности переполняющего ее чувства, заплакала. Слезы тихо текли по щекам и беззвучно падали на подушку, но Освальд все равно почувствовал и начал снова целовать ее медленно, ласково, любовно.

И вскоре, прижавшись к его широкой груди, она уснула.

Яркое солнце заливало комнату, освещая кровать. Лежащая на ней женщина зашевелилась, потянулась, провела по простыне рукой… И резко села. Постель рядом с ней была пуста, тихо тикающие часы показывали начало первого. Больше ничто в доме не нарушало тишины.