Нина Стожкова - Наживка для фотографа

На заднем сиденье на первый взгляд все было чинно-благородно: элегантный господин сидел рядом с хорошо одетой дамой и держал ее за руку. Однако энергия их притяжения так заполнила машину, что таксист не переставал добродушно поглядывать и усмехаться.

— Боже, как долго еще ехать! — наконец выдохнул Кшиштоф. — Я не могу столько ждать…

— Хорошо, что мы с Лизой живем не где-нибудь в Южном Бутове, а на Арбате, — успокоила его Леля. — Потерпи, мой друг, если не застрянем в пробках, скоро будем дома.

Когда наконец такси подкатило к дому, оба изнемогали от желания. На пороге квартиры, достав ключи, Леля не удержалась от колкости:

— Пше прошу, пан Микульски, в штаб по розыску пани Агнешки.

— Прости, дорогая, но я все-таки ее муж и пока отвечаю за жизнь этой взбалмошной особы, — пробормотал Кшиштоф, пристроив чемодан в прихожей. Он нервно набрал номер сотового Агнешки. И — о, чудо — наконец услышал знакомый капризный голосок:

— Хэлло! Это ты, Кшись?

— Дорогая, ты где? — спросил Кшиштоф раздраженно. — Я уже хотел писать заявление в милицию.

— Только этого не хватало! — Голос Агнешки дрогнул, и внезапно в нем проскользнули другие, льстивые интонации. — Кшись, коханый, пожалуйста, перезвони мне позже, сейчас очень некогда.

И, словно в подтверждение ее слов, Мрожек оглушительно тявкнул в трубку.

— Ничего не понимаю, — пожал плечами Кшиштоф и вопросительно уставился на Лелю. — Какие такие дела у Агнешки могут быть в Москве?

— А ты еще не понял? Амурные, дорогой! — Леля кокетливо поджала губки и взбила локоны, подражая Агнешке. Вышло так похоже, что Кшиштоф расхохотался и, схватив Лелю в охапку, потащил ее в ванную.

Его сильные нетерпеливые руки стащили с нее платье и, слегка запутавшись в невесомом белье, освободили любимую от него. Вскоре они стояли вдвоем под душем, замирая, словно все должно было случиться в первый раз.

— Я должен кое-что тебе сказать, — торжественно объявил Кшиштоф, — и ты имеешь право мне не поверить. Словом, у меня было три жены, но я в первый раз по-настоящему влюбился. Так иногда бывает, Ольгушка.

— Ну, знаешь, Ольгушка — тоже не монашка, — улыбнулась Леля. — Но с тобой все по-другому, Кшиштоф. Ну, как бы тебе объяснить… А, знаю! Сравнивать тебя и остальных мужчин — это все равно что Моцарта сравнить со всей нашей попсой.

— А ты могла бы всю жизнь слушать и исполнять только Моцарта?

— Ну конечно! Легко! Жаль, что это невозможно.

— Тогда я официально предлагаю тебе, Ольгушка, свои не очень юную руку и не очень здоровое сердце. Формально я пока женат, но, надеюсь, уладить развод с Агнешкой не составит труда. Уверяю тебя, этот Сальери в юбке, расставшись со мной, вздохнет с облегчением.

— Что ж, тогда давай считать эту нашу встречу первой брачной ночью, — серьезно сказала Леля.

Кшиштоф закутал ее в махровый халат, сам обернулся большим полотенцем и, церемонно предложив невесте руку, повел ее в спальню.

Федор с изумлением заметил, что за последние дни Лиза стала какой-то другой. Нет, внешне она осталась прежней: те же роскошные медовые волосы, серо-зеленые глаза с необычным, каким-то кошачьим разрезом, небольшой рот с пухлыми детскими губами. Никуда, конечно, не исчезли прямая спина всадницы, тонкая талия и сильные, хотя и изящные руки. И все же… Перед Федором была незнакомая девушка с чертами лица его любимой. Не избалованная девочка-подросток, а человек, много испытавший и понявший кое-что о жизни. В кошачьих глазах больше не плясали чертики, в них появилась пугающая морская глубина, губы не кривились в капризную гримаску, а улыбались растерянно и виновато. Но главное, она была погружена в себя и почти не замечала Федора.

— Лиза, что с тобой? Ау! — заботливо спросил приятель.

На него глянули ясные, абсолютно чужие глаза.

— Ты простил меня, Федор? — тихо спросила Лиза.

— Мне не за что тебя прощать, — негромко отозвался парень и осторожно погладил огромной пятерней волосы незнакомки, пытаясь вернуть ее себе — ту, прежнюю, которую еще недавно знал и любил.

— Ну вот, и Леля, и ты, и даже Антон — все меня простили, но на душе легче не стало. Теперь для меня главное — простить себя и попытаться жить дальше.

— Не попытаться, а просто жить, — поправил Федор.

— Знаешь, Федя, сегодня я была в храме. Шла по улице — и просто туда заглянула. Исповедь уже закончилась, но батюшка увидел мое расстроенное лицо и подошел. Он сказал, что вера — это как любовь. Ее невозможно постичь рассудком. Или она есть, или ее нет. Но он видит: у меня в душе есть вера, значит, Бог меня простит за грехи, а страдания очистят душу.

— А батюшка не напомнил тебе, что уныние — тяжкий грех? — спросил Федор.

— Да я и сама это знаю, Федя, но уже не могу жить как прежде. То, что радовало и веселило прежде, теперь совсем не интересно.

— А животные? — удивился Федор.

— Вот только животные. Перед ними я не чувствую вины.

Федор потоптался на месте, помолчал, а потом нерешительно взял Лизу за руку:

— Знаешь, Лизок, я давно хотел тебе предложить, но все как-то не решался. Недалеко от Москвы есть приют для списанных лошадей — истощенных, престарелых и вообще натерпевшихся от горе-хозяев. Там лошадки катают ребятишек за небольшую плату. Конюшню содержит один добрый и небедный человек, конник со стажем. У меня друг детства устроился туда конюхом, звал и меня поработать. Может, поедем на каникулах? Как старые друзья?

— Федька! — закричала Лиза, на миг став прежней отчаянной девчонкой-всадницей. Она будто оттаяла. В глазах заискрились зеленые блики, словно солнце заиграло в морской воде. — Какой же ты замечательный! Как здорово, что у меня есть настоящий друг! — И, подпрыгнув, Лиза повисла на шее у потерявшего дар речи Федора.

Василий вдруг понял: судьба и в самом деле посылает ему единственный шанс на спасение. Если он его упустит — другого можно и не дождаться. В конце концов, удача — такая же капризная дамочка, как эта пани Агнешка, она не любит повторять приглашение дважды. И Василий, сделав глубокий вдох, как перед прыжком в воду, выложил новой знакомой все: и про шайку мошенников, и про свою двойную жизнь, и про историю с Ленкой, не забыл и про газетные интриги и черных букмекеров. Даже про молодую и хищную красавицу жену не утаил. Агнешка была потрясена: вот это жизнь! Настоящий боевик. А русский повеса еще улыбается, шутит, ухаживает за ней… Да такой человек ей необходим, как воздух, с ним она не пропадет в любом самом опасном месте на земном шаре, куда бы их ни занесла судьба.

— В общем, мадам, я запутался, — признался Васька со вздохом, закончив повествование, и стал похож на рыжего кота, которого хозяйка побила веником за украденную со стола куриную ножку.