Александръ Дунаенко - СКОЛЬКО НА НЕБЕ ЛУН?

Наша подруга Маргерит сказала, что ничего не чувствует. С мужчинами, которые у неё были, она никогда не испытывала счастья. Трения, возникающие иногда между лучшей и противоположной половиной человечества, Маргерит воспринимала, как грубую необходимость, и всякие восторги по этому поводу почитала за пустые россказни.

Мы с Вольдемаром придерживались на этот счёт другого мнения, ибо Господь наделил всякого мужчину способностью от ранних лет через сны видеть радостные проекты соития.

В уютные зимние вечера, когда сквозь бычий пузырь нашего вигвама‹1› слышалось злобное завывание вьюги, мы с Вольдемаром садились у камелька и предавались незлобивым мужским воспоминаниям об игрищах и забавах с прекрасными падшими женщинами из хороших семей. Маргерит в такие минуты обычно подавала нам индийский чай со слоном и с жадным вниманием равнодушно вслушивалась во все подробности нашей беседы. В моменты, когда мы особенно сильно воспламенялись, и рассказчик начинал причмокивать и жмурить глазки, а слушатель, жарко дыша, постукивать по бамбуковому футляру для пениса, в такие моменты Маргерит ничего не стоило разрушить наше благостное состояние. Она заявляла, что всё это враки, выдумки, только ей непонятно, зачем столько слов и нервов тратят люди на обсуждение тоскливых занятий. У неё были Василе, Александри и Эминеску, но ни с одним из них она не испытала ничего подобного. Завершая скептический оборот своих размышлений, она неизменно добавляла, что ничего не чувствует, и ничто на свете не может изменить её правильных взглядов на жизнь.

Три недели мы с Вольдемаром как-то мимо ушей пропускали настойчивые замечания Маргерит. Однако, с наступлением полной луны, я, а также и Вольдемар, в один голос заявили, что Маргерит не права, и мы имеем к тому твёрдые доказательства.

Маргерит не очень сопротивлялась, когда мы совлекли с неё вечернее платье. Она даже приняла удобную позу и с вызовом посмотрела на каждого из нас. И мы поняли, что погорячились, зря подняли шум, зря обнадёжили девушку. Доказательства куда-то исчезли, запропастились, а Маргерит ещё больше укрепилась во мнении, что всё вокруг враки.

Тихо и размеренно мы продолжали жить дальше. Временами нам казалось, что наш покой – это всё-таки не окончательный приговор нашему существованию, что возможно ещё и суматошное наслаждение и до него всего один шаг. И мы делали этот шаг, мы торопливо расстёгивали кофточку Маргерит, стягивали с неё лён и синтетику, и… прятали глаза и уходили в углы иглу‹2›, когда она принимала удобную для нас позу.

Много раз восходила и уходила луна, и однажды Маргерит нам сказала «нет». Нет! – сказала нам Маргерит и не позволила с себя снимать паутинно-тонкие, чёрные колготки. Она до последнего держалась и за лифчик, и за слабые узкие трусики и вскрикнула, когда Вольдемар неловко, но с силой воспользовался открывшейся розовой перспективой. Она продолжала стонать, когда, то же самое, проделал с нею я, хотя уже не дёргалась и не пыталась соединить колени.

Вечером, подавая нам чай с индийским слоном, Маргерит с грустью сказала, какая это тяжкая ноша – быть женщиной. Крупная слеза капнула в яичницу из плодов страуса, и мы не нашлись, что ответить, чем возразить нашей девушке.

1 – вигвам – иглу

2 – иглу – чум

Новые луны поднимались над нашим чумом‹1›, мы привыкли спать вместе с Маргерит, а она терпеливо переносила навязанный нами ей способ общения. Вольдемар раздобыл жидкого парафина‹2›. С его помощью пытался он найти путь к её неспокойному сердцу. Но всё было напрасно: – Я ничего не чувствую – в такт его лобзаниям отвечала Маргерит.

Мы жарко топили камин‹3›, натирали тела жиром и благовониями, вместе сплетались и скользили друг у друга в объятиях, я громко стучал в большой шаманский бубен, курил фимиам и давал Маргерит губами прикоснуться к священной плоти белого моржа. Пот градом скатывался на голубые толстые персидские ковры, Маргерит плакала, порывисто помогая Вольдемару достать ей до самого сердца, но силы покидали его, потом – и меня, а счастье продолжало оставаться за порогом нашей яранги‹4›.

Но вот однажды дверь избы-читальни‹5› с чумом распахнулась. И вошёл ОН. ОН был не похож на нас. Коренастый, с тонкими губами и высоким лбом, ОН медленно размотал с себя и бросил в угол юрты‹6› длинный шарф. Маргерит, до того безучастная ко всему, приподнялась вдруг с нашего голубого толстого персидского ковра и внутренне вся напряглась. В пламени камина сверкала капелька пота на её левой груди. По вечерам наша девушка привыкла быть налегке, но тут смутилась, потянулась за прозрачным платком из китайского шёлка, чтобы обернуть его вокруг бёдер, но ОН не дал ей этого сделать. В один прыжок ОН оказался подле Маргерит и сильным движением могучего тела опрокинул её навзничь. Недвижима, укрывшись рыжими ресницами, оставалась лежать нагая Маргерит, пока ОН неторопливо сдирал с себя кожаный костюм и освободил, наконец, от бамбукового футляра свой до глянца напряжённый стыд. Маргерит открыла глаза. ОН наклонился, схватил её за рыжие разметавшиеся волосы, накрутил их на руку и рывком поставил перед собой нашу девушку покорную, как в полусне, лоснящуюся в жарком воздухе хижины от жидкого парафина. Статуя с запрокинутой головой, полуоткрытыми губами стояла перед ним. ОН ударил Маргерит по лицу так, что она споткнулась. Но не упала: ОН успел вновь ухватить её за волосы. И, поднимая Маргерит к себе, ОН сделал это так, чтобы его окоченевший срам прошёл по ней, как скальпель, от побелевших губ до холмика Венеры, где словно бы остановился в нерешительности, погрузившись слегка во влажную зыбь. Так ОН стал целовать Маргерит, она расслабила губы, отдала ему весь свой нервный рот для ласки и качнулась ближе к нему так, что глубже под вздрогнувший холмик ушёл его напряжённый ужас, а потом качнулась ещё и ещё, обвила руками незнакомого мужчину и сделала ещё движение к нему, чтобы свести на нет расстояние между ними. Но тут ОН остановил и оставил её. – У нас в Лондоне сплошные туманы – сказал ОН. Снял шляпу. – О, господа, не обращайте внимания на мой вид и манеры. Волной меня выбросило на берег Чукотки, я промок и вынужден был долго скитаться. Без виски и женщины я провёл 17 суток, пока не увидел ваш кубрик‹7›. Радушный приём на уровне возвратил меня к жизни. Кто вы и чем занимаетесь здесь? Мы объяснили, что считаем луны, а наша Маргерит ничего не чувствует. – Но это же сущий вздор! – воскликнул наш гость, и его мужское начало вновь стало обретать воинственные размеры и глянцевитость. – Леди, что говорят эти джентльмены? – это правда?