Кэтрин Гаскин - Край бокала

Мы не говорим о Мирмаунте, о Тирелях или Конноре — не потому, что это болезненная тема, а потому, что об этом уже все сказано. Знаю, что для Коннора я — не замена Лотти, и этого с меня довольно.

В «Таймс» мы прочли об аукционе, на котором продавалось имущество из Мирмаунта — мебель, столовые сервизы XVIII века, комоды того же времени и многое другое. Приехали американские покупатели, торги были оживленными, а цены — высокими. Мэри Хагис была на аукционе все три дня, пока он продолжался, и прислала мне каталоги с указанием цен. Она теперь переживала за Бланш, которая лишилась таких сокровищ. Но я не печалилась. Единственный раз я почувствовала гнев и боль, когда некая журналистка, побывавшая в Ирландии в отпуске, кое-что прослышала об истории, произошедшей в Мирмаунте, и опубликовала статейку в «Санди экспресс» еще до аукциона: «Сокровища эксцентричной затворницы». Там упоминались кое-какие достоверные факты — Мирмаунт действительно принадлежал леди Мод, Коннор Шеридан управлял заводом; были там упоминания о трагедии Лотти и о богатом соседе Прегере. Но все было так вульгарно и искажено, что частица правды, смешанная с ложью, лишь ухудшила дело.

Мэри Хагис все еще управляет нашим магазином, и останется там, видимо, до конца срока аренды, а потому вывеска с именем Бланш еще красуется над Королевским проспектом. Я сделала для нее наугад несколько покупок на провинциальных аукционах, не будучи уверенной, что купила то, что надо. Но маклеры, посещающие эти аукционы, — в основном друзья Бланш, которые ей всегда симпатизировали, — были моими наставниками.

Отто Прегер купил Мирмаунт, а также, наконец, приобрел коллекцию венецианского стекла самого Томаса Шеридана. Так что и то и другое не досталось Коннору. Полученные таким образом деньги и то, что удалось выручить на аукционе, позволили Коннору Шеридану получить кредит и начать укреплять позиции своего стеклодельного завода. Конечно, с деньгами Прегера у Коннора было бы куда больше возможностей, но, во всяком случае, стеклоделие Шериданов не исчезло, и я рада этому. О самом Конноре я стараюсь не думать.

Прегер трижды посещал нас с Бренданом в Бристоле. Он чувствует себя одиноким и много говорит о Мирмаунте, но не о Конноре. Старинный дом теперь на капитальном ремонте, и Прегер с увлечением рассылает своих агентов по всей Европе в поисках мебели и картин, которые могли бы достойно украсить это здание. Он уже купил Хогарта, Гейнсборо и Рейнолдса, и платит за все это не скупясь.

«Мирмаунт станет музеем XVIII века для ирландского народа, — мечтательно говорит он. — Сам президент Де Валера приедет на открытие».

Нам он предлагает заем, намекая на то, что мы, даже с небольшим капиталом, могли бы расширить производство. Но Брендан, который не хочет, чтобы одна и та же вещь многократно тиражировалась, терпеливо объясняет Прегеру, что они с Тимом будут продавать то, что сделано собственными руками. «Мы не хотим быть фирмой вроде «Стеклоделия Шериданов», или Коста, или американцев Стейбенов, — говорит Брендан. — Мы хотим остаться мастерской художественного стекла. Пусть крупные дельцы копируют наши образцы, но мы будем первыми».

Прегер в ответ только качает головой.

Но он продолжает с нами общаться и ждет, когда я рожу первого ребенка, как мог бы ждать будущий дедушка. Прегер всегда готов делать нам подарки и, как опасаемся мы с Бренданом, готов нам отдать все. Мы-то знаем, что если его деньги отнимут у нас необходимость служить друг другу, работать друг для друга в физическом и нравственном смысле, то мы начнем терять себя.

Поэтому мы стараемся держать Прегера на некотором расстоянии. Но мы пока не знаем, кто одержит верх.

ИРА — ирландская республиканская армия. (Примеч. пер.)