Анастасия Комарова - Чудовище и красавица

На беду или счастье он обречен, как пресловутый Горец? Переживает всех своих женщин, оплакивает их, пишет грустные песни, сам остается юным, когда ты — уже старуха. Он в этом не виноват. Просто время рядом с ним летит по-другому.

Почему так завораживает более чем простая песня? Не потому ли, что насмешливые, порой бессердечные слова живут там в странной гармонии с любовью и добротой в ласкающем голосе?

Диджей, гордый собой и удачно проведенным интервью, не может скрыть невольного облегчения, когда изрекает:

— Ну что ж, Демон, спасибо… У тебя ведь завтра релиз? Тогда удачной презентации!

— Слышала? Завтра концерт!! — оживляется за соседним столиком более романтичная из двух подружек. — У них наконец альбом вышел…

— Тебе-то что? — резонно не понимает ее собеседница.

— То. Хочу сходить. Знаешь, сколько у него в голосе секса?

— Ну и зачем тогда петь? Шел бы работать в «секс по телефону» со своим голосом!

Они замолкают, а через пару мгновений первая, словно не услышав последнего замечания, произносит задумчиво и мечтательно, обращаясь к самой себе, или к нему, или к кому-то невидимому, но не менее романтичному:

— Как думаешь, какие цветы ему нравятся?.. А, ладно, не важно, какая разница… подарю розу — оно ведь всегда хорошо, да?

Настя вдруг рассмеялась — тихо и счастливо, закрыв ладонями мокрое лицо. Как точно детская интуиция подсказала ей то, чего не было в сказке! Да мыслим ли счастливый конец после такого? Какой хеппи-энд?! Смешно, право. Если кто-то один раз уже умер, то это ведь навсегда.

Она потушила последнюю сигарету. Пепельница полна окурков, интересно, куда смотрит этот м-м-м… мальчик? Всем приходится делать выбор. Правда, выбирать куда легче, если знаешь только одну сторону медали, и она тебе нравится.

— Счет, пожалуйста…

Ну вот, мечта у нее уже была, и вроде бы она смогла это пережить. Впереди пустяки — всего лишь жизнь.

Молоденький официант с готовностью щенка оказался рядом — так его подбросило невольное восхищение. Эта женщина влекла, как безотчетная тоска по мечте в его снах.

Телефон, послушно тренькая, набирает знакомый номер. За окнами стало совсем темно, веселые огни горят нагло и пронзительно — теперь не видно ни грязи на улицах, ни отчаяния на лицах…

— Алло… Ты, королева?

Когда ответил, злобно зашипев, мобильник, она все же подняла глаза. Убрала волосы от лица — будто убрали занавес в театре. Парень поспешно обернулся, да так и застыл с пустым графинчиком в одной руке и пепельницей в другой. И завороженно слушал, с какой естественной, натуральной лаской ее голос струится в матовый корпус телефона.

— Да… Конечно, я тоже тебя люблю, кстати, Паш, когда у нас будет дочка… пусть лучше смотрит «Том и Джерри», ладно?

— Что? Что?! — Непонимающий голос хочет и не может вырваться из пластиковой коробки.

Напрасно. Она его уже не слышит. Все-таки папа зря ругает этого несчастного Ницше… действительно несчастного, если судить по его мыслям… Как он там… «Если вы хотите быть свободны, то вы должны сбросить с себя не одни только тяжелые цепи: придет час, когда вы побежите даже и от того, что вы больше всего любите».

Но если кто-то несчастлив, разве это значит, что он не прав?

Он еще немного постоял рядом, прислушиваясь, а потом все же отправился по своим делам — как-никак вечер, клиенты, чаевые. Однако всю смену был молчалив, периодически застревая мыслью на столике в дальней нише. Том, где провела вечер незнакомка. Довольно, впрочем, странная особа — ее взгляд, так странно не подходящий к благополучному облику, кого-то неуловимо ему напомнил. Он не понял кого и в задумчивости стал протирать столик. Это поколение явно не видело старых мультиков. И не читает старых сказок.

Есть такие чудовища — на них можно променять всех Иванушек в мире. Они боятся сжечь тебя своей любовью, а потому, жалея, держат на расстоянии. Что ж, хорошо, что они просто есть.

Она нажала сброс. Пора собираться — завтра в это время у них самолет на Лондон.

Это скрытый алкоголизм, что ли?

Оля оцепенела от столь простого и невозможного предположения, почти застыла, осторожно отставляя в угол стола и водружая на папку с документами полупустой пакетик сливок.

Свят-свят, что же это такое?! Нет, никаких ломок пока нет, абстинентного синдрома тоже, ничего такого, только… Только странно красочной и счастливой стала вчера вечером жизнь после двух бокалов испанского вина, хотя до этого, вот как и сейчас, она была напрочь лишена любого смысла, кроме разве что круговорота дерьма в природе. А может, так оно все и начинается?

Господи Боже, ужас-то какой!

Ее стол у окна считался самым завидным местом в офисе — весной, ранней осенью и особенно летом, когда сквозь жалюзи в комнату лился пыльный, бензиновый и все же ароматный воздух. Но сейчас оттуда тянуло тоской и сквозняком.

Оля всегда была мерзлячкой. «Любовь не греет!» — говорила когда-то бабушка, и маленькая Оля все думала: а как это она должна греть? Это надо, чтобы тебя кто-то сильно любил? Тогда ей должно быть все время жарко. Трудно было преувеличить степень любви мамы, папы, дедушки и двух бабушек к единственному, прелестному чаду. Оля, конечно, это знала, а потому решила: значит, любовь греет, когда сама любишь кого-то… И испугалась. Выходило, что это она недостаточно их любит? Она часто думала об этом, старалась любить больше, но не понимала — как? Зато понимала — у нее не получается, потому что теплее не становилась. Со временем она оставила это в ряду других неразрешимых вопросов детства, которые, быть может, прояснятся потом, когда она вырастет.

Но вот она выросла, а мерзнуть не перестала. Теперь полгода сидеть здесь с озябшими руками, согреваясь о горячую чашку.

Оля склонилась над чашкой какао.

Оно пахло детством — солнечными лучами на уютной бабушкиной скатерти, морозным воскресным утром, черно-желтым колючим пледом. Оля закрыла глаза и, осторожно вдыхая, опустила голову ниже, так, что волосы темными прохладными шорами ссыпались на лицо. И тогда в невесомую молочно-шоколадную смесь проник совсем другой запах — жесткий, сладкий аромат ее духов.