Елена Булганова - Мамина дочка

Марк стянул с меня пальто и проговорил как-то растерянно:

— Ты проходи, располагайся. Я только к отцу схожу, узнаю, что еще случилось.

Мелкими шажками, вытягивая шею, словно кошка, попавшая в новое жилище, я прошла вдоль коридора в противоположную от кабинета сторону и оказалась в гостиной. Жадно огляделась. Собственно, ничего примечательного тут не было. Мебель, почти такая же, как у нас, два книжных шкафа, забитых книгами, большую часть которых я издалека узнала по обложке. В общем, как говорит в таких случаях моя мама: «Если чувствуешь себя как дома, значит, ты в квартире людей нашего круга». Заинтересовали меня только фотографии. Они в квартире Марка висели на стенках в красивых рамочках. А вот мама вешать фотки на стенку не позволяла. Может, потому, что у нас не было таких вот рамочек.

На некоторых фотографиях был запечатлен сам доктор. Он позировал на фоне Эйфелевой башни и прочих заграничных диковинок. Но мне больше понравились те фотографии, на которых был Марк, подросток и даже совсем малыш, кудрявый и смеющийся. Один или с родителями. Я просто пожирала фотографии глазами. Особенно меня заинтересовала мама Марка, ведь я видела ее впервые. Она показалась мне ужасно красивой. Обычно я всех женщин сравнивала с мамой, и всегда не в их пользу. Но здесь было иное. Женщина на фотографии не была лучше или хуже мамы, она просто была другая. Очень хрупкая, с лицом спокойным и немного грустным. В маме всегда кипела жизнь, — эта женщина казалась от всего отрешенной, как русалка, обстоятельствами принужденная жить на земле.

Обойдя несколько раз по периметру гостиной и не обнаружив там следов Любы, я решила вернуться в прихожую и, как приличная девушка, наконец причесаться перед зеркалом. Вышла туда на цыпочках, ведь кабинет главы семейства находился совсем недалеко. И замерла, услышав голос.

Голос этот сильно походил на голос Марка, но был гуще, основательней, солидней, что ли. Ясно было, говорил человек, привыкший к повиновению окружающих. Говорил он так, словно сообщал больному об этапах борьбы за его жизнь.

— Я все понимаю, сын, — говорил Леонид Анатольевич. — Но обсуждать все это сейчас считаю делом несвоевременным и даже циничным. Полагаю, тебе нужно отвести эту девочку домой, а потом пойти в больницу и сменить там маму. А все остальные вопросы мы будем решать, когда состояние Любы улучшится и она сможет принять участие в нашей беседе. Ты со мной согласен?

Значит, Люба попала в больницу, сообразила я. Господи, что же такое с ней случилось? Неужели попыталась наложить на себя руки? От этой ужасной мысли я просто оцепенела. И в этот самый момент в коридор вышел Марк. Лицо его пылало, как будто отец надавал ему пощечин.

— Я все слышала, — пробормотала я, лихорадочно напяливая пальто. — Не нужно меня провожать, я сама дойду до дому!

Но Марк уже молча натягивал на себя куртку. Из квартиры мы вышли вместе. Честно говоря, больше всего на свете мне хотелось остаться одной. Нервы мои были измочалены, я чувствовала себя такой уставшей, а впереди меня еще ожидало объяснение с мамой. Кажется, Марк понял мое состояние. В лифте он попробовал меня обнять, но заглянул мне в лицо — и опустил руки.

— Не нужно меня провожать, — повторила я, яростно моргая, чтобы загнать назад проклюнувшиеся слезинки. — Честное слово.

— Ты разозлилась?

— Нет, ну что ты. Просто все так некстати, мой приход к тебе… — Тут я сообразила, что отец Марка даже не нашел нужным со мной познакомиться. Когда мы уходили, он закрывал за нами дверь и просто кивнул мне. — Ты должен бежать в больницу. Что Люба с собой сделала?

Марк посмотрел на меня ошарашенно, а потом заорал:

— Ты что, с ума сошла?! У Любы началась сердечная аритмия, отец настоял, чтобы она легла на небольшое обследование. Я только сбегаю туда, чтобы отпустить маму, а то ведь она у меня упорная, ни за что не оставит больную в одиночестве. А потом отец пообедает, вернется в клинику, и я сразу побегу к тебе. Надеюсь поспеть до прихода твоей мамы. Ты жди меня дома, ладно? Лучше будет, если без меня ты не начнешь разговора с мамой. Хотя, возможно, пока она доберется до дому, ее уже просветят какие-нибудь доброхоты.

— Маму на машине домой привозят, — пробормотала я.

— Хорошо, — обрадовался Марк. — Значит, решено, разговаривать будем с ней вместе.

Я кивнула и посмотрела в лицо Марка. И вдруг поняла, как он смертельно устал от всего происходящего. И повторила очень твердо:

— Увидимся вечером. А сейчас, прошу тебя, иди в больницу. Я хочу немного пройтись одна.

Марк глянул на меня как-то беспомощно, пожал плечами:

— Ну, Симочка, если ты так хочешь… Только, пожалуйста, сразу иди домой.

— Ну конечно.

И мы разошлись в разные стороны.

Вопреки ожиданиям, мама уже была дома. Еще из прихожей я услышала, как она на кухне что-то помешивала в кастрюльке и весело при этом напевала. Настроение мое совсем испортилось: нет ничего хуже, чем своими новостями портить человеку жизнь. Кое-как я разделась и поплелась на кухню.

— Пришла, Симочка? — радостно приветствовала меня мама. — А у нас в редакции батарею прорвано, получился сокращенный день. Сейчас угощу тебя чем-то очень вкусным.

Я села на табуретку, минуту-другую наблюдала, как мама носится по кухне, а потом начала потихонечку всхлипывать и шмыгать носом.

— Что случилось? — поразилась мама и замерла посреди кухни с половником на изготовку. — Неужели пару отхватила?

— Хуже, — простонала я. — Меня из школы исключили!

Тут уже и мама рухнула на табуретку.

— Надеюсь, эта такая шутка? — проговорила она тонким голосом. — Что нужно было натворить по нынешним временам, чтобы тебя выгнали из школы?

— Я тебе все расскажу, только ты меня не ругай! — прорыдала я. — Понимаешь, я летом познакомилась с парнем и сказала ему, что уже учусь в университете. А он сказал…

В общем, я рассказала маме всю историю, без купюр. И про Любу, и про скандал в школе, и про неудавшееся знакомство с родителями Марка. Мама меня ни разу не перебила. Она даже пододвинула свою табуретку впритык к моей и взяла меня за руку. А когда я закончила, сказала решительно:

— Ну, Симуль, больше не надо рыдать из-за этого. История, конечно, некрасивая, но в жизни и не такое случается.

— Но, мама, а как я теперь окончу школу? Горгона, то есть Раиса Григорьевна, сказала, что обзвонит все школы и расскажет, что я собой представляю! А завтра, когда пойдешь забирать мои документы, она тебе такого наговорит!

— Да твоя Раиса Григорьевна — просто глупая женщина, если не понимает, что любовь не спрашивает, кто учитель, а кто ученик, — в сердцах проговорила мама.

— Завтра я ей это выскажу в ее кабинете. А насчет учебы ты особенно не переживай. Мне еще летом мои редакционные начальники предложили перебраться в Питер, на служебную жилплощадь. А я подумала, что срывать тебя с выпускного класса не стоит, а вот в следующем году, когда поступишь в институт, это будет очень кстати. Ну что ж, значит, переберемся прямо сейчас.