Наталия Вронская - Дороже жизни

Радостно и светло мне теперь думать о том, что оставляю я по нем память и что не было в моей жизни никого его дороже. Я умираю и оставляю на земле дочь, о счастии которой буду усердно молиться за гробом, рядом с отцом ее, да простит Господь мне грехи мои. Письмо передаю Петру Нарышкину, препоручая отдать его дочери моей по достижении ею шестнадцати лет.

Благословляю дочь мою.

Тысяча семьсот шестнадцатого, июня, десятого дня».

Достаточно явственно внизу проступала подпись: «Наталья».

Несколько времени Наташа просидела над свиточком, обдумывая все с таким трудом прочтенное.

— Ну хоть она-то была счастлива, — бормотала Наташа. — Милый друг Сереженька, Сергей Репнин… Теперь я знаю имя моего деда. Нет, — поправилась она, — обоих дедов имена теперь мне известны.

Она медленно стала разбирать другие бумаги. Там были короткие записки и несколько писем. Оставив на потом письма, Наташа принялась за записки своей матери.

«С детства своего я ничего не знала о своих родителях, но по достижении мною шестнадцатилетия дядя мой, Петр Федорович, дал мне письмо матери моей и сказал, что отцом моим был Сергей Репнин, а матерью — царевна Наталья Алексеевна. Что рождения я незаконного, и о родителях своих чтобы не смела я ни с кем говорить, ради спасения собственной жизни. В лето 1726 года, при царствовании Екатерины Алексеевны, семейству благодетеле моего весьма благоволившей, жизнь моя была вполне счастлива. Петр Федорович решил, что по прошествии года выдаст меня замуж за сына своего, Семена Петровича, к которому я весьма расположена была сердечно, да и он склонность ко мне питал немалую. Вспоминай пылкость жениха моего, часто думаю я о том, что сердце мое впало в ошибку, отринув жениха моего названного, но не вольна я была распорядиться собою.

Благодетель мой ожидал, лишь когда жениху моему сравняется 25 лет и вступит он в права наследства за своей матерью, и тогда уж беспрепятственно свадьбу играть можно будет, но императрица скончалась, и обстоятельства сложились так; что свадьбу пришлось отложить из-за траура от большой близости ко двору фамилии Нарышкиных. После же имела я несчастье попасться на глаза князю Ивану Алексеевичу Долгорукому, который в большой привилегии был при малолетнем императоре, и оный князь возжелал жениться на мне, до того предприняв несколько попыток похитить меня из дома Петра Федоровича. Но благодетель мой и жених защитили меня перед ним, и тогда князь Иван сватался ко мне, имея сватом императора. К счастью для меня, натура князя Долгорукого оказалась зело изменчива, и нашел он себе другую невесту, которую так же звали Натальей. Графиня Шереметева была немного моложе меня и собою весьма хороша. Я знала от Петра Федоровича, что Наталья Борисовна влюблена в своего жениха, и радовалась, что для нее этот брак был приятен, не сравнимо со мной. Но все же не имели мы возможности соединиться с Семеном Петровичем сначала за запретом императора, а затем и за неожиданной смертью его.

При воцарении Анны Иоанновны были мы приближены ко двору, и Петр Федорович свел тесное знакомство со сродственником своим Волынским, младший брат которого, Иван Петрович, вернувшись из-за границы, стал так же бывать в нашем доме. Его я и полюбила всей душой, и чрез него пришла моя погибель, о чем я не сожалею и за что его не виню.

Нарушив запрет, рассказала я Ивану Петровичу о матери своей и о чем, как я впоследствии узнала, поведал он брату своему, Артемию Петровичу, имевшему большую силу при дворе и умевшему быть другом самому страшному Бирону. Благодетель мой все думал о свадьбе моей с его сыном, стремясь обеспечить мое будущее, но я о том думать более не могла. Милый мой Иван, втайне ото всех, просил меня стать его женой, говоря при этом так пылко и так целуя меня, что хотя я и была изрядно тем напугана, да и знала, что нехорошо это, что не просит он моей руки у благодетеля моего, а говорит прямо со мною, согласилась и сказала, что умолять буду Петра Федоровича об этой милости.

Благодетель мой сначала заупрямился и сказал, что не знаю я, чем рискую, отдаваясь в чужую семью. И все уговоры мои и слова о любви на него не действовали до тех пор, пока сын его, Семен Петрович, не заступился за меня, сказав, что жениться он на мне против воли моей не желает, а воли моей теперь на то нет, так как сердце мое отдано другому. Петр Федорович много ругался и злился, сказав напоследок, что у молодых лишь дурость в голове и что я не его дочь и блюсти моей жизни он не намерен, и предрек мне погибель через эту любовь и мое непослушание.

Так я сказала об этих словах Ивану Петровичу и он просил моей руки у благодетеля моего. Согласие было получено, и венчались мы неотложно. О счастии моем спервоначалу ничего не могу сказать, ибо был это сладкий сон. Ненаглядный мой Ванечка! Я все готова была для него сделать, ото всего отречься, ежели б он попросил. Была я как в ослеплении и жила, и дышала только одним моим другом милым. Он часто спрашивал меня о матери моей, просил подробно рассказывать ему, и я говорила, из раза в раз все более раскрывая ему свое прошлое.

Не понравилось мне то, что однажды Ванечка привел брата своего, Артемия Петровича, и просил при нем еще раз все передать в подробностях о моем рождении. Я было заколебалась, но он умел меня уговорить, а я и рада исполнять его просьбы.

Уже и не знаю толком, что произошло, но стала я подмечать неладное. Муж мой увез меня из Петербурга в Москву. Дом у нас был самый простой, весь окруженный садом. Ванечка сказал мне, что его жизнь в опасности. Времена были лютые, и я страх как испугалась. Тем более что была еще одна причина для моих опасений за нашу жизнь. После почти трех лет нашего брака я узнала в тот момент, что сбылось мое желание, о котором неустанно молила я Царицу Небесную. Я была в тягости.

Я сказала об этом мужу, но радости в нем не увидела. Напротив, стал он будто дальше от меня. Но только приведется мне пожаловаться на холодность, как он тут как тут, уверяет в своей любви. Говорит, а сам мимо смотрит, будто обязанность исполняет.

Не обсказать словами, как больно мне было! Муж мой был теперь как чужой человек. Ездил то в столицу, ко двору, то домой, будто боясь, что за время его отлучки я что-нибудь сделаю.

А раз услышала я разговор, от которого все внутри у меня заледенело. Ванечка с братом своим, который приехал от двора к нам в Москву, запершись от меня, говорили, что напрасно связались со мной и не чаяли теперь, как от меня избавиться. Ванечка мой плакал, говорил, что не может со мной ничего сделать, ведь я брюхата, а брат его стыдил, упрекал в слабости и говорил, что от меня надо избавиться, ибо от моего существования их жизнь подвергается опасности.