Ивонн Линдсей - Шелковый соблазн

— А где мы поженимся?

— Это, скорее всего, будет зависеть от того, кого мне удастся уговорить провести для нас церемонию. А тебя что-то не устраивает?

— Меня все устраивает, вот только если ты не против, мне бы хотелось, чтобы церемонию провел один из старейших друзей моего отца.

— А он священник?

— Можно и так сказать. Он судья в Верховном суде Нью-Йорка.

— Но это же замечательно! Он может избавить нас от ненужного ожидания и поженить нас уже в субботу. — Маркус вытащил телефон и протянул Эйвери. — Позвони и спроси, согласен ли он.

Им повезло, судья Гарвуд оказался свободен и с радостью согласился выдать замуж дочку своего старого друга. Вот только он поставил одно условие — церемония должна пройти у него дома, а жена судьи пригласила Эйвери переночевать у них в ночь с пятницы на субботу. Ну да ничего, он согласен пожертвовать одной ночью, ведь все последующие ночи Эйвери будет с ним.

К субботнему вечеру Маркус успел уже весь изволноваться. Особенно после того, как вчера беременность Эйвери подтвердилась, и теперь он на все смотрел по-новому.

И все это по-настоящему. А его собственные родители не только так и не поженились, но и думать не думали о собственном ребенке. Отец лишь вымогал за него деньги, и сам Маркус никогда не собирался заводить детей, а уж тем более в таком возрасте, ведь ему еще нет и тридцати. Но раз уж он станет отцом, то всегда будет поступать правильно как в отношении своего ребенка, так и в отношении его матери.

Маркус уже в третий раз за десять минут поправил манжеты. Нет, не то чтобы он слишком уж нервничал, хотя ему и пришлось непросто, когда он встретился с судьей Гарвудом всего полчаса назад. Судья до боли сжал ему руку, а потом с недвусмысленной угрозой в голосе заметил, что надеется, что Маркус сможет хорошенько позаботиться об Эйвери.

И теперь, стоя в саду в ожидании Эйвери, он ощущал, что все те немногие друзья, что успели к ним приехать за столь короткое время, просто сверлят его взглядами. И в первую очередь Маки Тарлингтон, сидевшая в первом ряду со своим ковбоем.

Маркус почувствовал легкий приступ вины. Нужно было обо всем предупредить деда, но ему так не хотелось отвечать на докучливые вопросы. Он к этому еще не готов.

Квартет скрипачей вдруг оборвал свою мелодию, а потом сразу же заиграл свадебный марш. И вдруг почувствовав, как галстук стягивает ему шею, Маркус обернулся и увидел свою невесту. И замер на месте, любуясь прекрасной картиной.

Эйвери в лучах заходящего солнца шла ему навстречу, и как только их взгляды встретились, Маркус понял, что безнадежно пропал. Это брак не ради ребенка и даже не ради того, чтобы наконец-то вернуть драгоценную картину на законное место на стене дедовской гостиной.

Это брак по любви, любви Эйвери и его собственной. И Маркус замер, страшась покориться неизбежному.

Обнимая Эйвери, Маркус лежал в кровати и все никак не мог свыкнуться с мыслью, что любит свою жену. А ведь раньше он даже никогда не задумывался о любви. И вот теперь ему придется о ней серьезно подумать и как-то с ней жить. Вот только у Маркуса не было ни малейшего представления, с чего начать.

Ведь всю свою сознательную жизнь он твердо знал, чего хочет и как этого достичь. Но вот это всепоглощающее чувство, которое принято называть любовью, все изменило. Оно ничем не походило на ту глубокую привязанность, что существовала между ним и дедом, ту привязанность, что лишь усиливалась с течением времени, когда вся забота и ответственность постепенно переместилась с плеч одного на плечи другого. А эта сумасшедшая страсть, смешанная с постоянным беспокойством, ничем не напоминала ту привязанность.

Заботиться об Эйвери было просто, а вот любить — страшно. И даже когда они занимались любовью, все стало намного сложнее, чем просто дарить и получать наслаждение. И он так и не нашел сил признаться, что любит ее. Ведь он еще просто не готов дать ей над собой такую власть, все его существо восстает против такого признания.

Маркус с трудом помнил, как они вчера приносили друг другу клятву вечной верности, зато очень хорошо запомнил, как одевал ей на палец кольцо.

А ведь когда он просил выйти за него замуж, он сказал, что она очень много для него значит. Бог ты мой, да о чем он только думал? Это всепоглощающее желание быть с ней, защищать ее, оно же уже давно возникло в нем. Она та самая, единственная. Почему же он этого раньше не понимал?

Да все очень просто, он так много думал о том, как заставить ее продать коллекцию, чтобы заполучить «Очаровательную даму», что просто не обращал внимания на собственное сердце, твердившее о том, что в его руках оказалась самая лучшая женщина в мире.

Маркус неохотно выбрался из сонных объятий Эйвери. Женатый он или нет, а работать все равно нужно.

Три четверти часа спустя Маркус уже самолично следил за распаковкой картин из коллекции Каллена и сверял их со списком, а когда работа уже подходила к концу, ему позвонили с неизвестного номера. Маркус решил не отвечать, но через пару минут звонок повторился.

— Эй, ребята, идите-ка обедать, у вас есть на это целый час, — приказал Маркус, подумав, что им в любом случае пора бы уже передохнуть.

И как только все рабочие ушли, он ответил на звонок.

— Это Далтон Ротшильд, рад, что вы мне все-таки ответили.

Убедившись, что остался в полном одиночестве, Маркус запер дверь склада. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь подслушал его разговор с главой основного конкурента «Ваверли». Пусть Маркус и не имел ни малейшего представления, зачем Ротшильд ему позвонил, но кто-нибудь может услышать обрывки разговора и не так их понять.

— Чем обязан такой чести?

По правде сказать, Маркус был далеко не лестного мнения о Ротшильде и прекрасно знал, как тот обожает манипулировать людьми. И он даже не постеснялся отправить одного из своих помощников шпионить за «Ваверли».

— Прайс, у меня есть для вас отличное предложение. Давайте вместе поужинаем, и я вам все расскажу.

Маркус мрачно улыбнулся. Так не приглашают, а приказывают. Но что он на этот раз затеял? Маркус не сомневался, Анне тоже будет очень интересно это узнать. Но не стоит сразу же выказывать свое любопытство.

— Мистер Ротшильд, вы же понимаете, если нас увидят вместе, наверняка пойдут слухи, а сейчас, когда «Ваверли» и так стараются всячески очернить, нам это весьма нежелательно.

И сам Ротшильд первым пытается вылить на них побольше грязи.

— Вот именно поэтому нам и нужно встретиться. Завтра, в шесть часов. И раз уж вам так нужна секретность, жду вас у себя дома. — Ротшильд продиктовал свой адрес и повесил трубку раньше, чем Маркус успел что-нибудь ответить.