Чарльз Дэвис - Большой секс в маленьком городе

Моя тетя Долорес женщина ворчливая и вечно жалуется на Горести жизни, забритые ею на службу за много лет. Когда слушаешь ее, можно подумать, что Горести — прямо-таки слышно, как она произносит это слово с заглавной буквы, — это близкий друг семьи или постаревший слуга, в награду за верность признанный родственником и вынужденный терпеть собственническую ревность. Похороны пройдут непросто, и это еще в лучшем случае. Добавьте пару ингредиентов в виде Рады и Мальчиков, и вот вам готовый рецепт бедствия библейского масштаба.

Про слабое сердце дяди Кена (по слабости сердца он не мог отказать ни одной женщине, даже тете Долорес) мы знали уже давно, но насколько оно ослабело, мы не понимали до того дня, когда он поднялся, сказал, что пойдет прогуляться с собакой, и тут же испустил дух. Конечно, в своей прощальной речи ему было далеко до высот благородства, достигнутых капитаном Оутсом [1] Капитан Лоренс Оутс — участник экспедиции к Южному полюсу. В труднейших условиях, получив обморожение ног и не желая задерживать товарищей, произнес знаменитые слова: «Я выйду прогуляться. Возможно, задержусь», с трудом вышел из палатки и замерз на сорокаградусном морозе. (Здесь и далее примеч. пер.) , но Санта-Маргарита-и-Лос-Монхес — тропический остров, не подверженный пароксизмам мужественного хладнокровия, что, как говорят, не приводило в восторг последних из множества наших господ-колониалистов. Надо ли говорить, что собака обошлась и без прогулки.

Закончив школу при миссии Милостивого Бога Дональда и заняв скромную канцелярскую должность на государственной службе, в семье я считаюсь знатоком по всем административным вопросам, поэтому мне и выпало заниматься организацией похорон. Когда я поделился своими опасениями с мистером Бэгвеллом, директором похоронного бюро, он проявил большую чуткость.

— Думаю, мистер Эррера, — заверил он меня, — вы убедитесь, что предлагаемые нами услуги оказывают замечательно успокаивающее действие даже на сверхвозбудимые натуры.

— Вы знакомы с моей тетей Долорес? — спросил я.

— Весьма энергичная дама, — заметил он.

— А с Мальчиками?

— Безусловно, мать может ими гордиться. Но я уверяю вас, умиротворяющая музыка, торжественность события, приличия — все это дает свой результат. Тем более что наш новый крематорий отделан с большим вкусом. Это подарок из Швеции. Шведы — очень спокойные люди.

Меня не оставляли сомнения. Не по поводу шведов, а по поводу умиротворяющей музыки и всего остального. Если Рада появится на поминках в крематории, тетя Долорес, как пить дать, много чего ей припомнит, а то и устроит аутодафе при помощи Мальчиков.

Рада — дородная женщина с такими объемами, которые пользуются искренним восхищением на нашем острове, где женщину обожают тем больше, чем она полнее, а у тети Долорес она вызывает противоположную реакцию, прямо-таки химическую в своей спонтанности. Между прочим, тетя Долорес и сама не худышка, но в ее полноте нет ни капли того беззаботного прославления жизни, которым так и пышет пышное тело Рады, оно движется легко, как бы не отягощенное заботами, что обременяют все остальное человечество. Тетя Долорес скорее воспевает тяжесть, а не легкость, как будто она распухла от Горестей, и что-то в ее внешности говорит о том, что этой женщине так и не удалось преодолеть потрясение от ньютоновской физики. Но Рада с ее чистым лицом шоколадного цвета, глыбами соразмерных мускулов и грудью размером с кита, Рада напоминает гору удовольствия, причем тетя Долорес давно еще твердо решила, что дядя Кен не будет заниматься на этой горе альпинизмом. Дядя Кен жил под девизом «Бери любовь, где найдешь», и, если верить байкам, которые он рассказывал собутыльникам за стаканом пальмового вина, он находил ее повсюду и в большом количестве. Конечно, у тети Долорес не было никаких доказательств его связи с Радой, но тетя Долорес не забивает себе голову проверкой Горестей. Если дядя Кен хотя бы украдкой бросил взгляд на гранд-дефиле Радиной груди или крутых холмов ее ягодиц, его жене этих улик было достаточно.

Рада, заявляла она с мрачным удовлетворением, представляет собой общественную угрозу. Рада отравляет ее жизнь. Рада превращает ее брак в сплошную муку. Рада отнимает у нее мужа. Рада хочет оставить Мальчиков без отца, бросить их на произвол судьбы в этом жестоком мире, на забаву порочным извращенцам — кстати сказать, чтобы забавляться с Мальчиками, надо определенно быть порочным извращенцем. Она говорила, что против Рады надо принять закон. По-моему, их мнимая связь доставляла тете Долорес больше удовольствия, чем дяде Кену. Рада была ее излюбленной Горестью. Если эта Горесть персонифицируется во время кремации дяди Кена и его непрочного сердца, то воспоминание о ней отравит каждую семейную встречу на ближайшие сорок лет. Так что, когда Рада появилась у моего бунгало и сказала, что придет на похороны, я изо всех сил постарался ее отговорить.

— Тебя это очень расстроит, — сказал я, пытаясь не смотреть вниз. — Тетя Долорес — женщина не робкого десятка. На дружеский прием не надейся. И потом, надо помнить о Мальчиках.

У меня засосало под ложечкой. У меня всегда сосет под ложечкой, когда мне надо помнить о своих двоюродных братьях. Мальчики не похожи на остальных людей. По правде говоря, я готов рассмотреть вариант, что они вовсе не люди. Есть что-то очень подозрительное в том, как скошены их лбы и глубоко посажены глаза, да и при походке они явно приволакивают ноги. И очень любят фрукты.

— Но это же в память о твоем дяде, — сказала Рада, вынимая абсурдно крошечный носовой платочек, чтобы промокнуть капли пота, собравшиеся под ключицами.

Я не отрывал взгляда от ее переносицы и старался не представлять себе, какое действие произведет на Мальчиков близость этой груди.

— Никто не будет думать о таких мелочах перед лицом смерти.

Наблюдая за движением ее платка, я не мог не подумать, что не такие уж это и мелочи, даже перед лицом смерти, но оставил это наблюдение при себе.

— Мы должны собраться вместе, чтобы почтить память доброго человека. Твоя тетя все поймет.

В этом я как раз и сомневался. Доброта и понимание — не те добродетели, которые взращивала в себе тетя Долорес. Нельзя сказать, чтоб она была совсем не способна на естественную привязанность. Она, к примеру, совершенно без ума от Мальчиков. Но, несмотря на прилежное посещение церкви при миссии Милостивого Бога Дональда, тот раздел христианской этики, который трактует братскую любовь и добрососедские отношения, все это увлечение добрым самаритянством, никогда особенно не укоренялось в душе тети Долорес. На любое воплощение любви она смотрит с глубоким подозрением, а добрососедские отношения, на ее взгляд, самым провиденциальным образом проявляются в том, чтобы делить с ближним радость Горестей — или, лучше сказать, Горесть радостей. Что же касается доброго самаритянина, то его она считает крайне самонадеянным субъектом, который необдуманно налетел на совершенно незнакомого человека, который вполне мог оказаться каким-нибудь убогим нищим, прилегшим отдохнуть на своем обычном месте.