Аннемари Шоэнли - Строптивая женщина

Она подошла к окну. Деревья стояли голыми, трава на газоне была еще бурой, прошлогодней. Юная пара бежала к автобусной остановке. На строительных лесах работал молодой мужчина. Солнце путешествовало по стенам домов, освещая хилые, обвисшие плети плюща. Птицы щебетали так неуверенно и вопросительно, как бывает только очень ранней — даже еще не начавшейся — весной. Неожиданно надежда шевельнулась в душе Марлены. Несмотря ни на какие внешние обстоятельства, жизнь стоит того, чтобы ее продолжать. Ей очень понравилась эта фраза, которую она вычитала у Симоны де Бовуар. Теперь, осознав парализующую опасность любовных романов, она обзавелась абонементом городской библиотеки. Еще одно выражение из мемуаров Симоны де Бовуар она выписала вчера вечером на бумажку и подчеркнула красным фломастером: «Теперь я больше не сомневалась — я человек особого свойства и должна что-то совершить».

Да! Она отбросила в сторону полотенце, которым вытирала посуду. Наверняка Симона де Бовуар подразумевала под этим «что-то» не мытье посуды.

Ее родители ссорились. Отец стоял в кухне, спущенные подтяжки болтались поверх брюк. У него было несколько выходных дней, которые он проводил за телевизором, по большей части в полудреме.

Мать Марлены, небольшого роста — на голову ниже мужа, — худенькая, начинающая седеть женщина с робкими карими глазами, пыталась вытолкнуть отца из кухни.

— Я терпеть не могу, когда ты ходишь по дому в нижнем белье.

— Дома я могу одеваться так, как мне удобно.

— Ужасно, когда мужчина так опускается. На тебя просто неприятно смотреть.

— Ну так не смотри! Когда наконец меня накормят?

— И не рассчитывай. Я еду с Марленой в город. В конце концов я тоже заслужила отдых.

— Ты? А от чего же тебе надо отдыхать?

— От тебя, от мальчишек и от всего этого бардака вокруг. — Она показала на груду грязной посуды, загромоздившей раковину.

Отец достал из холодильника банку пива, рывком открыл ее, так что пена зашипела, и пошел обратно в комнату к телевизору.

Марлена взяла губку и стала мыть посуду. Какой бред! Где бы она ни была — дома или у родителей, — первым делом хваталась за губку или полотенце. Как будто замужество и материнство включили в ней некий механизм, заложенный еще при рождении — в тот самый момент, когда врач извлек ребенка из утробы Тилли Шуберт и установил, что он женского пола. Нечто вроде магнитофонной кассеты, вставленной в голову маленькой девочки, которая рано или поздно включится и начнет заливисто выводить десяток золотых правил «Как мне стать идеальной женщиной». Тогда как младенцу мужского пола впору было украшать пенис бантиком и вешать на грудку плакат, удостоверяющий, что по праву рождения он освобождается от низменного домашнего труда.

Мать стояла у стола и протирала пыль с вазы с искусственными гвоздиками. На подоконнике лежал очередной любовный роман в яркой обложке.

— Уехала бы ты на пару дней к тете Хеди. Посмотрим тогда, как они без тебя справятся, — посоветовала Марлена.

Мать испустила язвительный смешок:

— Хеди купила новый буфет в гостиную. Придется целый день им восхищаться. — Она поставила вазу точно в центр стола. — Кроме того… Кто же займется здесь посудой, стиркой? Ведь мальчикам каждый день нужны свежие рубашки.

«Мальчикам» было уже за двадцать.

— А как твои дела? — спросила мать после паузы.

Марлена пожала плечами:

— Нормально.

— А как Бернхард?

— Ожидает очередной большой заказ. Мама, мне совсем не хочется говорить о Бернхарде. — Марлена порывисто повернулась к матери. — Я тебе уже говорила: я не собираюсь провести всю жизнь в этой чертовой кухне, обслуживая своего муженька и читая на сон грядущий какой-нибудь очередной слащавый романчик. — Она бросила презрительный взгляд на подоконник.

Мать испуганно покосилась на дверь в комнату.

— Ничего страшного не случится, если отец это услышит, — насмешливо сказала Марлена. — Мы не в средневековье в конце концов.

Но мать плотно закрыла дверь и перешла на шепот:

— Не понимаю, чего тебе еще надо. Бернхард позволяет тебе делать все, что хочется.

Марлена рассмеялась:

— То, что ему хочется, а не то, что мне.

— А ты что хочешь?

Это был хороший вопрос. Поскольку мать с нетерпением ждала ответа, Марлена сказала:

— Я хочу все же закончить школу.

— В двадцать четыре года? — В ее голосе сквозило такое изумление, будто она услышала от дочери, что та собирается зарабатывать на жизнь исполнением танца живота.

Она попыталась объяснить матери, что дом, в котором она живет с Бернхардом, стал для нее тюрьмой. Что она уже сыта по горло изучением кулинарных рецептов, пока любимый супруг лицезреет футбол по телевизору, что она хочет вернуться туда, где кипит жизнь. Она сама хочет руководить своей жизнью — и не только своей. И должна взглянуть, как там живется наверху и как выглядит мир сверху. Что она не собирается ограничиться стандартной женской ролью, потому что женой и матерью можно быть и не торча постоянно дома. В конце концов, есть же еще и няни, и домработницы.

Марлена произносила все это в такой запальчивости, что ее щеки запылали и она даже не заметила, как отец приоткрыл дверь и теперь изумленно слушает ее.

— Что она несет? — спросил он жену, кивнув головой в сторону Марлены, когда та умолкла на секунду, задохнувшись.

Марлена почувствовала ком в горле. Вдруг она поняла, что в эту минуту ненавидит этого мужчину, стоящего перед ней в нижней рубахе, в разрезе которой виднелась его поросшая сивыми волосами грудь. Почему, ну почему он так уверен в собственном превосходстве, хотя никогда и ничего не делал, чтобы хоть как-то его доказать? Зачал троих, не то чтобы нежеланных, но и незапланированных детей, занимаясь с женой любовью в ночь после зарплаты, — вот, пожалуй, и все. Когда Марлена была еще совсем маленькой, он играл в карты с ее братьями, Гейнцем и Вернером. Он сделал для них бумажного змея, и сердце Марлены до сих пор сжималось, когда она вспоминала этого изумительного цветного змея с трещоткой. Ей не разрешалось даже дотронуться до него. Отец тогда купил ей в утешение целлулоидную куклу с глупыми голубыми глазами и объяснил, что девочки должны играть в куклы, а мальчики — в змеев и железную дорогу. Марлена швырнула куклу в угол, и ее за это выпороли.

— Ты просто боишься, что я могу достичь гораздо большего, чем твои обожаемые сыновья, — презрительно сказала Марлена.

Бруно Шуберт расхохотался:

— Чепуха. Ты даже не смогла закончить школу.

— Гейнц и Вернер тоже всего лишь рабочие на стройке.

— Ну и что? Вполне приличная профессия.

— Заешь, что я думаю? Если я вдруг сделаю карьеру, мир для тебя перевернется. И спеси у моих братцев порядком поубавится.