Аннемари Шоэнли - Строптивая женщина

Мориц… Ей захотелось увидеться с ним. Ей нужен совет, утешение. Поддержка верного друга. Он угостит ее крепким, свежесваренным кофе, и они во всем разберутся. Она вложила предложения по детскому саду в конверт и положила в исходящую почту.

Но в учебном центре она узнала, что Мориц второй день не появляется на работе. Звонили ему домой, но безрезультатно. Сотрудники уже сообщили о случившемся в отдел кадров.

Марлена тут же поехала к Морицу. Он все еще жил в маленьком домике по соседству с Бернхардом, и Марлена ощутила какое-то странное чувство, проезжая мимо дома Бернхарда и глядя на хризантемы и астры, украшающие садик перед домом. На входной двери висел венок из листьев. Интересно, висел бы он там, если бы она осталась с Бернхардом? Может быть, она все же превратилась бы однажды в добропорядочную, дисциплинированную супругу? Вплетающую свои увядающие надежды в венок. Нет. Тогда скорее ее деятельная натура нашла бы себе другое поле применения — например, превратила бы Марлену в нимфоманку. Это была бы ее отместка за ежедневные мелкие и крупные унижения. Она была человеком, склонным к мстительности. Коммивояжер, почтальон, сосед. Она со времени первого брака тысячекратно изменилась. А Бернхард? Он нет. Он, как всегда, полагал себя во всем правым. Для него, наверное, было необыкновенным облегчением узнать о ее втором разводе. Это событие в очередной раз доказывало его абсолютную невиновность в случившемся с ними. С ней просто никто не может ужиться!

Она взглянула в зеркало заднего вида. Дом как дом, и небо над ним то же, что и над всеми остальными. Как будто она никогда здесь и не жила.

Марлена увидела свет в окнах дома Морица и позвонила. Когда он не открыл, она обошла дом с противоположной стороны и зашла в садик через маленькую железную калитку. Она прижалась лицом к стеклу террасы и увидела Морица, сидящего в кресле-качалке. Он был в распахнутом халате, на столе перед ним стояла бутылка коньяка. Она постучала по стеклу. Он повернул к ней голову, однако, казалось, узнал ее не сразу. Наконец подошел к двери, открыл ее и тут же, пошатываясь, побрел обратно к креслу.

— Что случилось?

Он пожал плечами. Потом схватил бокал с коньяком и стал пить маленькими глотками.

— Хочешь коньяку? — Мориц протянул ей свой бокал.

Обычно блестящая кожа его лысины посерела, щеки заросли неопрятной щетиной. Марлена с болью смотрела на своего друга, такого измученного и удрученного.

— Ну рассказывай наконец! — Она пододвинула себе стул и села.

— Клеменс ушел. На этот раз окончательно.

Марлена сочувственно накрыла ладонью его руку и ждала, что он еще скажет. Последние годы ее весьма удивляло, что Клеменс так надолго задержался у Морица. Она боялась, что все это не просто так, что парень использует Морица, и это было правдой, хотя Мориц смотрел на все по-другому.

— Он так молод, — объяснял он, — я не имею никаких прав его удерживать.

Марлена возразила, что как раз это обстоятельство заставляет ее волноваться за Морица. Что Клеменс, молодой, неразборчивый в знакомствах, начисто забывает, что живет в эпоху СПИДа. А эта лениво тянущаяся история с его театральной карьерой!

Но Мориц все эти годы казался довольным. Год за годом он поддерживал Клеменса материально, он оплачивал его театральное образование, утешал юношу, когда тот получал отказы от театральных агентов, позволял быть тому рядом с собой несамостоятельным и незрелым, нанимал первоклассных антрепренеров и предлагал финансовую помощь любой театральной площадке, на которой Клеменс имел возможность выступить.

Именно там Клеменс познакомился с Эрихом. Эрих был режиссером — хотя, собственно, трудился в качестве рекламного представителя компании по производству шампанского. Ему было столько же лет, сколько Морицу, — пятьдесят два. Так что дело было вовсе не в возрасте, как думал Мориц. Но Эрих создавал современный театр, у него был грубый, с жесткими нотками голос человека, привыкшего повелевать. Он так же, как и Клеменс, любил лежать, отдыхая, в голубой ванне с ароматическими солями. У них были одинаковые пристрастия в литературе и драматургии.

Этому Мориц ничего не мог противопоставить. Он был гораздо более зауряден — законопослушный гражданин и банальный служащий. Он всегда пунктуально покидал дом по утрам. В таком существовании не было ничего необычного, яркого. Тогда как папки с рекламными материалами, «брызги шампанского» несли в себе нечто неуловимо притягательное. Шампанское само по себе было броским, эффектным, однако продавать его считалось плебейством. Совсем другое дело — пить его прямо из бутылки, сидя в ванне, — эксцентрично, не правда ли? Эрих к тому же любил Оскара Уайльда. А Мориц пил красное вино и читал всего лишь триллеры. Комментарии излишни, заявил Клеменс.

Итак, молодой человек перебрался к Эриху. Три дня назад. А Мориц сидит в комнате и боится одиноких длинных ночей. Он выглядит постаревшим и опустившимся, но не может заставить себя переступить порог ванной комнаты: там еще стоит флакон с ароматической солью Клеменса и висит на двери его халат — Эрих купил ему новый.

Марлена решительно сложила в чемодан вещи Клеменса. Махровый халат, синюю баночку с солью, театральные журналы. Она распахнула окна, поставила бутылку коньяка в бар. В кухне сняла со стены фотографию, на которой был снят Клеменс у плиты, в клетчатом фартуке. Достала из шкафа чистое белье, рубашку и костюм Морица.

— Одевайся. Ты поедешь со мной.

Он не протестовал. Все что угодно лучше, чем эта невыносимая квартира, где из каждого угла на него, как голодный зверь, бросаются воспоминания.

Они завтракали, когда неожиданно пришла Тилли. Вид у нее был одновременно растерянный и встревоженный.

— У Бруно рак! — заявила она с порога.

Марлена медленно поднялась со стула, с ужасом вглядываясь в лицо матери.

— Желудка. Уже есть метастазы. В кишечнике. Он так ни разу и не обратился к врачу. Боже мой, Ленни, если бы я осталась с ним…

Марлена разозлилась. Это была несправедливая злоба, постыдная, но она захлестнула Марлену, как горячий душ. Почему женщины всегда чувствуют себя ответственными за мужчин? Она попыталась успокоить мать. Ни в коем случае она не должна чувствовать себя виноватой. Бруно бы и при ней ни за что не пошел бы к врачу, как бы она его ни гнала. Да и она сама понимает это.

— Его отвезли в больницу. Я разговаривала с врачом. Они могут только попытаться уменьшить боли с помощью лекарств. На следующей неделе его выпишут. Он безнадежен. — Мать обреченно опустилась на стул.

Мориц сочувственно положил ей руку на плечо. Потом мягко сказал, что лучше оставит их наедине. Или, быть может, понадобится его помощь?