Ирен Беллоу - Душой и телом…

Челси не из тех, кем можно увлечься на одну ночь. В ней есть что-то такое, отчего у мужчины возникает желание требовать большего, а за это, как известно, нужно платить. Казалось, она олицетворяет собой ангела от джаза, которому под силу творить фантазии с помощью музыки, отчего несбыточные мечты становятся реальностью. Мужчина, попавший в сети таких фантазий, способен продать душу дьяволу за возможность воплотить их в жизнь.

Зик стиснул зубы, стараясь, чтобы боль в челюсти — правда, уже не такая сильная, как раньше, — помогла ему отделаться от мыслей, неотступно преследовавших его все время, пока он ехал сюда на машине. Ему не нравилось, что она так влекла его, что он теряет контроль, как не нравился внутренний голос, говоривший ему, что в ней таится опасность, ибо налицо все признаки того, чего с восьмилетнего возраста он, наученный собственным опытом, теперь старался избегать. Тем более, сейчас.

— Это пшеничное виски. Шотландского я так и не нашла.

Его словно током ударило. Застигнутый врасплох, Зик открыл глаза и молча выругал себя последними словами.

Она стояла перед ним, держа в тонкой руке стакан, украшенный золотым узором. Слегка растрепанные волосы, такие темные, что напоминали черный бархат, свободно падали ей на плечи, когда она поднесла ему виски.

Он взял стакан.

— Спасибо.

— Знаете… — При звуках ее низкого, с хрипотцой голоса все его тело сладко заныло. В ее зеленых глазах то и дело вспыхивали мерцающие огоньки, отражавшиеся от свечей. Она стояла и смотрела на него. — …На самом деле я вовсе не то имела в виду, говоря, что вы пытаетесь купить мою преданность. Я знаю, как вы с Билли близки.

Этого он не ожидал. От проявленного ею великодушия Зик на мгновение лишился дара речи, затем глубоко вздохнул.

— Не так близки, как хотелось бы, — наконец ответил он.

— Вы не должны себя винить за то, что у Билли неприятности. Ведь у него своя жизнь. Вы не в состоянии предвидеть все, что с ним может случиться.

Сделав глоток виски, он встряхнул стакан так, что плававшие в нем кусочки льда зазвенели, стукнувшись друг о друга, и вскинув голову, снова посмотрел на нее.

— То, что у него неприятности, лишь верхушка айсберга. Он ничего не сказал мне ни о том, что бросил школу, ни о том, что нашел работу и играет на саксофоне, ни о том, где его искать. — Взгляд Зика остановился на Челси. — И ничего не сказал о вас.

В полумраке, озаряемом мерцанием свечей, ему показалось, что она покраснела. Скрестив руки на груди, Челси подошла к роялю и облокотилась на него. В окна барабанил дождь, но шум его слышался как будто издалека. Бросив взгляд на окна, Челси снова посмотрела на Зика.

Она не хочет, чтобы у него сложилось впечатление, будто страстная влюбленность Билли ей неприятна, понял он, невольно проникаясь уважением к стоявшей молча Челси. Когда ей нечего сказать, она, видимо, предпочитает молчать. А если и говорит, то с помощью рояля.

Круто развернувшись на табурете, Зик провел рукой по клавишам.

— Вы давно играете?

Она удивленно заморгала.

— С восьми лет.

Он кивком показал на стоявшую перед ним маленькую фотографию в серебряной рамке.

— Вас учили родители?

— Нет. Они… — Она запнулась, и он решил, что ей не хочется говорить о родителях, но, переведя дух, она продолжила: — Их не стало, когда я была еще совсем маленькой… я тогда еще не умела играть. Но они научили меня любить музыку, а потом, когда они… — На этот раз голос изменил ей, и она замолчала, глядя на свои руки, лежавшие на темной поверхности рояля. Заговорив снова, она переменила тему. — Что вы теперь будете делать?

Зик бросил взгляд на фотографию, гадая, о чем она собиралась рассказать, и твердя себе, что это его не касается и не интересует. Самообман продолжался даже меньше, чем нужно для того, чтобы сделать глоток виски, но он заставил себя ответить на ее вопрос.

— Вернусь в Саратогу-Спрингс. Выжду. Наведу справки во всех джаз-клубах. Билли не такой человек, чтобы скучать в одиночку. Ему нужно, чтобы его окружали люди. Даже если меня там не будет.

Челси окинула его спокойным взглядом.

— По-моему, ему повезло, что у него есть вы. Даже если он на время забыл об этом.

Внезапно Зика охватило волнение, отчего грудь сжало, словно тисками. Он сохранял бесстрастное выражение лица, но внутри чувствовал физическое влечение к ней, незримую нить, осязаемую словно прикосновение.

— Я подвезу вас обратно, — отрывисто произнес он.

— Подвезете меня?..

— Дорогу размыло. Без машины с приводом на все четыре колеса вам, пожалуй, ни за что не проехать. Здесь света уже нет. Телефон скорее всего тоже отключат.

— Ехать сейчас обратно? Вы серьезно? Не в такую же погоду. Это просто безумие.

Он поставил стакан с виски на подставку на колесиках, стоявшую у рояля.

— Я приехал на машине. На машине и уеду.

Мгновение она колебалась, потом сказала:

— Почему бы вам не остаться? Места хватит. Если дорогу размыло, то резоннее остаться, чем ехать обратно через всю эту грязь.

Нет. Тело Зика словно оцепенело в знак протеста, охватившее его вожделение рисовало ему образ, который он всеми силами отгонял от себя. Распущенные черные волосы, белоснежные плечи, блики света, отбрасываемые свечами на грудь, пальцы, дотрагивающиеся до его кожи…

Снова взяв стакан, он обхватил обеими руками холодное стекло, стараясь обрести утраченное чувство реальности. Ее поведение всего-навсего обычное проявление гостеприимства, и ничего больше.

— У вас что, так принято? — спросил он срывающимся голосом.

— Да. — Она озадаченно поглядела на него. — Дом Рэя всегда открыт для музыкантов или друзей.

Друзей. Интересно, подумал он, доводилось ли кому-нибудь из них спать с Челси. Он заскрежетал зубами, снова напоминая себе, что это его не касается.

Вскинув голову, он посмотрел на нее и поймал на себе ее взгляд. В огромных зеленых глазах что-то блеснуло, отчего сердце Зика забилось с удвоенной силой. Нет, снова сказал он себе. Все в порядке, у него просто-напросто разыгралось воображение, он слишком много времени провел в машине на темной пустынной дороге, слушая джаз и от души наслаждаясь им.

Она плотнее запахнула кардиган и мельком, с вежливой улыбкой посмотрела на него.

— Пойду посмотрю, убрано ли в комнате, — сказала она, отходя от рояля и направляясь к выходу.

— Нет.

— Что?

Зик снова поставил бокал.

— Собирайтесь, мисс Коннорс. Мы уезжаем.

Настороженность, удивление, гнев попеременно отражались на ее выразительном лице. Зик приготовился к спору, ввязываться в который ему не хотелось.

— Почему? — наконец спросила она.

— Потому что я прав. Брату ни за что не проехать по такой дороге. И вам ни к чему оставаться тут одной, тем более что из-за непогоды вы отрезаны от внешнего мира и лишены помощи. Я не останусь здесь и не оставлю вас.