Александр Ежов - Преодолей себя

Настя сжалась вся, затрясла ее судорога, словно сковала ее страшная боль, закрыла лицо руками.

— Не надо, Геша. Не говори больше... Не надо...

Геннадий умолк. Он и сам разволновался. Воспоминания разбередили, будто опалили огнем. Хотел он еще сказать, как взяли в плен его, как отрезали ногу, как скитался по лагерям... Ему тоже пришлось не сладко, были такие минуты, что рад был умереть. Да вот все вернулся. А Федор? Ах, Федя, Федя, друг фронтовой! Уж не притопаешь к родным берегам, к жене, к отчему дому...

Настя вытерла слезы, печально глядела на Гешку, долго глядела и молчала, сомнения все же мучили ее, будоражили душу. Наконец сказала:

— Может, это неправда, Геша? Может, живой?

Гешка тупо смотрел на нее и молчал, и она поняла, что он принес с собой горькую правду, и от этой правду никуда не денешься, никуда не уйдешь.

— Если не веришь, то жди... Может, воскреснет, но чудес не бывает, Настя. Не верю я в чудеса.

Она поднялась, шагнула к двери, постояла у порога, открыла дверь и вышла на улицу. Деревня утопала в тишине и покое, а на душе у Насти было очень нехорошо, тягостно было. С этой минуты она твердо решила, что пойдет туда, куда пошлют, хоть в самое пекло, хоть в самое опасное место.

Дома сказала матери:

— Федора нет больше, мама.

Спиридоновна села под божницу, заохала, перекрестилась трижды.

— Откуль такие вести принесла? Нехорошие...

— Гешка принес.

— О, господи! Времечко-то какое! Как жить дальше будем? Куда денемся?

— Я, мама, решилась теперь...

— На что решилась? — Старуха со страхом глядела на дочь, голова ее вздрагивала от волнения. — Что, что надумала? Уж не утопиться ли хочешь в озере? Умом рехнулась?..

— Нет-нет! Топиться мне ни к чему. В партизаны пойду. Теперь твердо решила.

— А я как? — Старуха испугалась не на шутку.— Меня с кем оставишь? Одну?

И на самом деле, как она останется одна, мать, самый близкий человек на свете, может быть, теперь единственный родной человек? Она глядела на мать, и сердце ее сжималось от тревоги и беспокойства, от тех недобрых предчувствий, когда не знаешь, что тебя ждет впереди. Мать останется одна, будет по вечерам плакать, молиться перед иконами, ждать. И она, Настя, о ком еще может думать, кого беречь?

— Ладно, мама, не горюй,— сказала Настя. — Я недалеко буду. В случае чего приеду — выберу времечко... А тебе люди всегда помогут — и огородное убрать, и в случае, если заболеешь.

Почти всю ночь не могла уснуть Настя. Все думала и думала, взвешивала все. Сомнения опять тревожили сердце. Может, остаться дома, жить тихо, смирно, передать лихолетье?.. А как люди? Что они подумают? Тот же Филимонов? Ведь решила — и поворота назад нет. Полыхает война, а она в сторонку, в укромный уголок? Нет, не может Настя Усачева сидеть под крылышком у матери. Не может! Должна пойти, куда позовут. Должна.

Глава пятая

— Подпольный райком принял решение направить тебя, Анастасия Ивановна, для работы в город Острогожск,— сказал Филимонов, встретив ее на том же месте, где они встречались первый раз. — Согласна?

— Да, я согласна,— ответила Настя.

— А родственники есть в Острогожске?

— Двоюродная сестра Надя. Вернее, жила. Сейчас не знаю, проживает ли там

она. Муж на фронте. Дом — на Ильинской улице.

— Вот и остановишься у сестры на первое время.

— А что буду делать в райцентре?

—Выполнять задания подпольного райкома партии. Старайся почаще попадаться на глаза этому офицеру, который приглашал работать переводчицей. Фамилия его — Брунс, видная фигура в жандармерии. Оккупационные власти поручили Брунсу вести борьбу с партизанами, диверсионными группами и всеми теми, кто препятствует фашистам устанавливать новый порядок. Постарайся к Брунсу устроиться на работу.

— А если не пригласит?

— Тогда в другом месте устроишься. Знание немецкого языка поможет тебе. Со мной будешь поддерживать связь через человека в определенное время. Через пароль, конечно. От него получишь инструкции и задания. — Степан Павлович замолчал, обдумывая, что еще сказать. Затем добавил: — Нужна осторожность. Постепенно, без нажима втирайся в доверие. Фашисты стали теперь исключительно подозрительны. Провалы на фронте, активность партизан и подпольщиков постоянно настораживают оккупантов. Даже в продажных прислужниках они подозревают потенциальных врагов. Так что посылаем тебя, Анастасия, на опасное и особенно ответственное задание.

— Я готова. Мне все равно...

— Что случилось?

Настя, потупив голову, молчала. Она не знала, что сказать Филимонову; на душе было горько, неспокойно. Помолчав, сказала правду:

— Муж погиб, Федор. Только вчера узнала об этом.

— Почему только вчера? — спросил он.

И она рассказала все, о чем сообщил ей Блинов.

— Значит, пришел из плена этот Гешка? — переспросил Филимонов. — Был в лагерях? Тут что-то непонятное. Загадочное. И сохранил бумажник? Интересно. Хотелось бы повидать этого Гешку.

— Без ноги он, на костылях. Инвалид.

— Так, так. Отпустили, значит. Пойми, Настя, они так просто не отпускают. Ну, в общем, проверим этого Гешку.

Районный городок Острогожск основан около двухсот лет назад по указу императрицы Екатерины, небольшой, очень тихий городишко. До революции большая часть горожан занималась торговлей и промыслами. Купцы скупали у крестьян лен, шерсть, шкуры, торговали различными товарами. Промышленности почти не было. Только после революции открылись фанерная и трикотажная фабрики.

Лишь центральная часть городка была каменной. Дома старые, приземистые, с толстыми стенами. Обычно верхние этажи жилые, а в нижних располагались магазины и различные служебные помещения. Деревянная часть города вся утопала в зелени. Почти у всех были свои огороды и сады, острогожцы держали коров и другую живность. Когда пришла война, обычная жизнь горожан нарушилась: многие эвакуировались в глубокий тыл, а те, кто остался, затихли. Все тут как бы притаилось в тягостном ожидании. Только в центре городка было оживленно: с ревом проносились автомашины и мотоциклы, печатали строевой шаг солдаты. Лучшие дома теперь были заняты под различные службы немецкой администрации, солдатней. Магазины бездействовали: нечем было торговать. Лишь по воскресным дням на базарной площади открывалась «толкучка», куда приходили люди, чтобы выменять на барахло краюху хлеба или стакан махорки.

Настя пришла в Острогожск во второй половине дня, когда солнце уже клонилось к закату. По центральной улице сновали немецкие солдаты и офицеры. Повсюду слышалась немецкая речь. Прошла на Ильинскую. На первый взгляд почти ничего не изменилось — те же дома, заборы и палисадники. Возле дома Надежды Поликарповой громоздилась куча мусора, поодаль валялась опрокинутая вверх колесами телега. Улица была пустынной, точно в полудреме, еле дышала.