Александр Ежов - Преодолей себя

— Угрожал? И что?

— Пока ничего. Не увели.

— Это хорошо, что цела. А Светланку арестовали.

— Светланку? — Спиридоновна от страха выпучила глаза. — Допрыгалась

девка. А Антонина?

— Антонину убили. Из автомата на задах.

— Ой, страсти господни! До чего дожили! Так и Настю могут застрелить. В одночасье могут. Шушукалась со Светланкой и Тонькой. Светланка к бесям, говоришь, в лапы попалась? Потянет за собой и Настю. Я все вижу, все разумею.

— Разумеешь — помалкивай. Рот на замке держи.

— Молчу. Молчу. От страхов молчу. Боязно. За Настю боязно.

— Пускай зайдет Настя. Дело есть.

— Како еще дело? — Спиридоновна испугалась пуще прежнего. Она понимала, что дружба Насти с такими людьми, как Ольга Сергеевна, как Степачевы, к добру не приведет, она догадывалась, что в действиях и поступках этих людей скрывается что-то тайное, опасное, связанное с большим риском для жизни.

— Пускай зайдет! — повторила просьбу Ольга Сергеевна.

— Ладно, скажу,— неохотно ответила Спиридоновна. — Но ты, голубушка, особливо-то не втягивай ее в тенета. Втянешь, а потом что? Не вытянешь. Жалко мне Настю. Одна теперь у меня. Без нее куда? — Старуха заплакала.

Ольга Сергеевна, приобняв за худенькие плечи гостью, стала утешать ее:

— Ничего не случится с Настей, поверь мне, тетя Катя. Решительно ничего. И Светланку вызволим. Чай, на своей мы земле, на советской. А они, фашисты, временно гостюют. Красная Армия наступает, и гляди, как теперь у этих «гостей» под ногами земля горит. Не горит — полыхает. Пламенем-то этим и нас иногда подпалит. Не без этого. Но дышать стало легче. Теперь мы играем, а они под нашу музыку пляшут. Слыхала, как на станции-то прогремело?

— Слыхала. Как же.

— Ну вот то-то. Пусть боятся они нас, а не мы их...

Старуха смотрела на Ольгу Сергеевну, смотрела недоверчиво, с опаской: беду принесет в деревню, такую бедовуху, что сам черт не расхлебает.

— Стреляли-то на задворках в людей. Антонину убили. А завтра кого?

— На то и война, тетя Катя.

— Но ведь сгубили человека...

— Антонину сгубили, а их человек десять на тот свет отправим. Мстить будем, тетя Катя. Так что иди, иди и не бойся...

Спиридоновна пришла домой и накинулась на Настю:

— Антонину убили. Светланку увели! И ты за ними? Туда метишь? И когда ума наберешься, непутевая?

У Насти екнуло сердце, нехорошо так сжалось и опустилось, будто бы раскололось надвое. Она глядела на мать и не знала, что сказать в ответ, о чем спросить. Понимала, что впереди опасная дорога, может, опасная для жизни, но она должна была пройти этой дорогой до конца.

Глава вторая

Притаилась деревня Большой Городец, словно бы окунулась в дремоту, словно бы вымерла: улица пустынная и тихая — никто не выходит из дому. И собаки притаились в подворотнях, и куры не кудахтают, да и кур-то осталось десятка полтора, не больше. Притаились люди в ожидании перемен, к лучшему или худшему. Но хорошего ожидать было нечего: фашисты могли повторить налет.

И счастье Большого Городца состояло в том, что деревня как бы на отшибе от главной дороги. От большака к ней шел узенький проселок. Глухое место, темное для чужака, в лихую годину небезопасное. Потому не так часто заглядывали сюда фашисты — опасались на рваться на партизанскую засаду.

На взгорках возле деревни рос хвойный лес, а дальше, в распадках — береза, ольха, осина. Меж ольховых густых зарослей протекала речка Радожка, мелководная и неширокая, она впадала в нижнем своем течении, километрах в трех от деревни, в небольшое продолговато озерцо. Озеро это языкасто врезалось в непролазную лесную глухомань. Туда и ходили на связь деревенские подпольщики, приносили вести от партизан, и в послед нее время все более обнадеживающие. Партизаны били фашистов все смелей и решительней, и люди чувствовали, что приближается час освобождения.

В Большом Городце действовал подпольный колхоз. Действовал уже не первый год, люди работали артельно, и урожай распределялся по трудодням. В этом подпольном колхозе Настя Усачева вела бухгалтерский учет, хранила протокольные записи.

Когда пришли фашисты, старостой в деревне назначили Алексея Поликарповича Максимова, человека степенного, уравновешенного, рассудительного и справедливого. Уже тогда, в августе сорок первого, по предложению Максимова хлеб и картофель были убраны артельно,— часть урожая все же пришлось отдать оккупантам, остальное распределили среди колхозников с добавкой на сохранность семян под посев будущего года. Большегородцы надеялись, что Красная Армия освободит деревню к весне и семена пригодятся.

Колхоз вроде бы распался и вроде бы действовал. Глубокой осенью в дом к Максимову пришли Ольга Сергеевна Бавыкина и Настя Усачева. Пришли с предложением избрать новое правление и записали все это в протоколе.

— Существует он и так, колхоз-то,— сказал Максимов. — Урожай распределили, коровы и овцы — в Рысьих Выселках. За ними люди приглядывают, обряжают.

Староста сидел на лавке, большой и неуклюжий, бородатый, и руки его большие неподвижно лежали на коленях. В глазах не то испуг, не то удивление.

— Коров сберегли и уток даже, вот чем кормить будем?— Максимов вопросительно глядел на Бавыкину и ждал ответа.

— Часть скота партизанам сдать надо, на мясо,— предложила Ольга Сергеевна. — Заприходовать все корма и выдавать строго по норме.

— Так-то оно так.— Было не понять, соглашался или не соглашался с Бавыкиной староста, долго молчал, теребил бородку, потом спросил: — Где они, эти партизаны? Их что-то не слышно.

— Как же так, Поликарпыч! — глядела на него испытующе Ольга Сергеевна. — Партизаны действуют. И не так далеко от нашей деревни.

— Ах вот как! — староста заволновался. — Где же они объявились, эти партизаны?

— Секрет, Поликарпыч.

— Ну, раз секрет, скотину не сдам,— отрезал Максимов.— Вот придет Красная Армия — тогда и разговор другой...

— А если не придет в ближайшее время? И немцы пронюхают, где наша ферма, что тогда?

— Пускай забирают немцы. Расписку с них возьму.

— С той распиской ответ держать будешь перед Советской властью.

— Не пужай, не пужай. Если надо — отвечу. Скажу, что под угрозой сдал, что некому было сдавать.

— Сдавать есть кому. И Советская власть у нас действует. Где есть советские люди — там и власть Советская. А вот колхоз, как таковой, на сегодняшний день вроде бы и существует, а вроде бы и нет. Негоже так, Поликарпыч, надо все по закону оформить. Собрать актив и на нем избрать правление. А потом как правление решит — так и будем делать.

Максимов долго думал — взвешивал все «за» и «против». Дело не шуточное — колхоз в тылу врага, а ведь он тут, в деревне, староста. Узнают немцы — головы не сносить. Его первого и вздернут. А кому охота болтаться на веревке? Нет, пускай уж так, как оно есть. Работать артельно, никаких записей не производить, немцам, что потребуют, сдать, ну, а часть и партизанам можно подбросить. Только где они, эти партизаны? Днем с огнем не найдешь. Попрятались в лесах, видать, отсиживаются, словно те медведи в берлогах. Не ведь зимой медведь пускай там и отсыпается, не ест и не пьет, лапу сосет, но живой, и небось сердечко у него постукивает. А люди есть люди, тем более свои они, пожалеть их надо.