Эми Эндрюс - Драгоценная ночь

И все равно она кляла мать, и на глаза ей наворачивались слезы. И прежде чем сообразила, что делает, она пошла обратно в спальню, взяла с тумбочки телефон и стала просматривать список контактов.

Блэйк ответил после второго гудка:

– Алло?

Эва закрыла глаза, чувствуя себя глупо из-за этого звонка, но ей так приятно было слышать его голос.

– Алло?

– Блэйк…

На другом конце провода последовала довольно долгая пауза.

– Эва.

В голосе его отчетливо слышались беспокойство и трепет.

Слезы стали с новой силой наворачиваться на глаза, но веки ее были опущены.

– Ты в порядке?

Эва покачала головой:

– Нет. Ты можешь приехать?

Блэйк знал, что это плохая идея – сорваться с места сразу же после ее звонка. Знал, что идея плохая, когда остановил машину у дома Эвы, где его засняли сразу четыре фотографа, и один из папарацци сказал:

– Эй, вы не тот парень, строитель?

Он знал, что это идея плохая, когда она открыла ему дверь, с надменным видом и одетая в один халат.

Но это не помешало ему войти, когда она открыла дверь шире. Не помешало ему захотеть поцеловать ее. И уж точно не помешало ему сделать это, когда дверь закрылась, и надменность в ее взгляде исчезла, когда она потянулась к нему и впилась губами в его рот.

Позднее ему суждено было узнать, что это так называемый ПСП – первый смертельный поцелуй. Но в этот момент ничто уже не имело значения. Ни два месяца разлуки, ни кадры светской хроники, где она с другими парнями… Ни гигантская разделительная черта между их жизнями, которую так наглядно демонстрировали люди с камерами за дверью.

Он просто припал к ее губам, вбирая и вдыхая в себя их аромат и вкус, с силой прижав Эву к ближайшей стене и пожирая ее так, словно она – его последний ужин.

Он издал рык, и она раскрылась перед ним, целуя его с не меньшей жадностью. Ему ее не хватало. Не хватало прикосновений к ней, ее запаха и вкуса ее губ. Не хватало ее легкой высокомерной улыбки и того, как она ела и как всюду разбрасывала свое нижнее белье. Ему не хватало ее смелой раскованности. Не хватало того, как она целовалась, широко открывая рот. Того, как ему не приходилось наклоняться к ней, а ей вставать на цыпочки, когда они целовались. Того, как ее рот всегда находился на одном уровне с его ртом и всегда был готов действовать.

Эва не желала отлучать своего рта от губ Блэйка. Она сама не представляла, как изголодалась по нему. И теперь настало время для пиршества.

– Боже, как я соскучилась, – произнесла она, чуть отстранившись, и глаза их встретились, пока она переводила дыхание. И она сказала правду. Но не всю. Она не просто соскучилась по нему. Она любила его. Как только она открыла ему дверь… Нет, раньше. Как только он постучал в нее, она это вдруг осознала.

Потому что он пришел.

Она попросила его, и он бросил все и приехал. Не задавая вопросов. Просто сделал, как она просила. Прежде в ее жизни были всего два человека, которые действовали так же, и обоих она тоже любила. Один – это ее отец. Вторым был Рэджи.

А теперь в их число входил Блэйк. Ее большой, храбрый, раненый воин, не раздумывая приехавший к ней, стоило его позвать. Который смотрел на нее с вожделением, но и с тревогой, зная, что между ними пропасть. И он явно не испытывал тех же чувств.

Выходит, она не могла ему сказать. Она давным-давно усвоила, что нельзя давать мужчинам такую власть над собой.

Но она могла показать ему. Она могла любить его своим телом. И нашептывать своим разумом.

Блэйк сделал глубокий вдох. Звук молнии его ширинки показался ему таким громким, что его наверняка можно было расслышать снаружи. Он подавил в себе стон, когда ее ладонь скользнула по его члену, и его рука метнулась вниз, чтобы остановить ее. Закрыв глаза, он постарался не думать, что могло сейчас произойти.

Его голова кружилась от усилия и от ее сладкой близости. Он не для этого пришел. И не важно, как сильно ему этого хотелось.

Ничто между ними не изменилось. Скорее, все вернулось на круги своя – Эва манит его пальцем и ожидает, что он побежит к ней сломя голову. Что он и сделал. Однажды он сказал ей, что не намерен становиться ее марионеткой, и сказал это всерьез.

Он поймал ее руку, поднял ее, прижав к своей груди и прильнув лбом к ее лбу. Он переводил дыхание. Они оба.

Когда он почувствовал, что вновь обретает контроль над собой, он чуть отступил и произнес:

– Что произошло, Эва?

Услышав его спокойный вопрос, Эва почувствовала, как отчаяние в ней отступает. Она облокотилась о стену.

– Прости, – ответила она возбуждающе сипловатым голосом. – Моя мать приходила. Она вечно сводит меня с ума.

– Что ей было нужно?

Эва посмотрела ему в лицо:

– То же, что и всегда. Денег. Пол теперь в издательском бизнесе и вечно машет у нее перед носом контрактами на мою биографию, а я ему вечно отказываю.

Блэйк стиснул зубы, испытывая прилив отвращения. Что же они за парочка такая, эти двое?

– Ты дала ей деньги?

Эва пожала плечами, обхватив себя руками, понимая, как дурно все это звучит.

– Деньги у меня есть.

Блэйк покачал головой, чувствуя, как она несчастна, желая рвать и метать с той же силой, с какой она жаждала утешения. За те два месяца, что они не виделись, он пытался забыть, как она одинока, но вот одиночество это предстало перед ним во всей красе.

Конечно, для нее всегда находился спутник, с которым она могла бы сходить на премьеру нового фильма, но семьи, заботящейся о ней, у нее не было.

Только Рэджи. И теперь он.

Он сделал два глубоких вдоха, снова приблизился к ней и обнял ее за талию. Прийти в ярость можно и потом. Он провел ладонью по ее лицу.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Что я могу сделать?

Эва улыбнулась уголком рта, положив руку на его плечо.

– Сейчас? Можешь помочь мне забыть о матери.

Блэйк взглянул на ее губы, затем снова поднял взгляд, не в силах сопротивляться:

– Только один раз.

Эва улыбнулась чуть шире:

– Конечно. Но такую женщину, как она, забыть нелегко. Это может занять целый день.

Блэйк улыбнулся.

Две недели спустя Блэйк допоздна работал над дизайном кухни для клиента, когда вдруг услышал изящные шажки на носу лодки, а затем уже знакомый тихий стук. Его пульс тут же участился.

Им не стоило этого делать. Но они это делали. Он все еще помогал Эве забыть ее мать. Каждую ночь. Ночи напролет. Казалось, они просто не были способны остановиться, хоть и заверяли в этом друг друга каждое утро. И все из-за того первого смертельного поцелуя.

Он неплохо сопротивлялся мыслям о ней два месяца подряд. Провел остаток отпуска один, затем вернулся к своей работе и начал снова жить своей обычной жизнью. Довольствуясь тем, что ее изображение мелькало повсюду. Довольствуясь тем, что Эва упомянула о нем как о друге в своем официальном заявлении перед прессой по возвращении в Лондон – что ничуть не убавило вопросов журналистов на тему, как это ей удалось залечь на дно на целую неделю.