Люси Кинг - Идеальный кандидат

Теперь он, сам того не осознавая как следует, всем сердцем любил будущего ребенка, которого, как он знал, ему тоже суждено потерять. И в этой потере снова виноват он, его глупость, неосмотрительность, вопиющая безответственность. Он способен только развлекаться, веселиться в ночных клубах, меняя женщин как перчатки. Все, что его ждет, – судьба злополучного Джима Форрестера, самовлюбленного и эгоистичного.

Самого близкого, самого родного человека – маму, подарившую ему лучшее время в жизни, он бросил, когда она так нуждалась в его поддержке. И нового, еще не появившегося на свет человечка, которому тоже необходим он, Маркус Блэк, тоже обрекает на гибель.

А что, если бы все сложилось иначе? Смог бы он стать отцом? Таким, каким был когда-то его отец? Смог бы заботиться о ком-то, кроме себя? Подарить счастье крошечному мальчику или девочке? Эти вопросы не давали ему покоя. Да и к чему задаваться ими, если все уже решено? Но Маркус знал: он никогда себе не простит как вины перед матерью, так и этой новой вины. Вины перед нерожденным ребенком.

Видимо, Селию тоже терзало раскаяние, потому что в последний момент она передумала и попросила Маркуса сходить с ней в больницу. Она заметно нервничала, и ей просто необходима его поддержка. Но Маркус в своем состоянии сам нуждался в поддержке. Его била нервная дрожь.

Он сидел в зале ожидания и рассматривал красочные наивные детские рисунки на стенах. Казалось, их развесили здесь специально, чтобы заставить людей задуматься о правильности своего решения. Ему не нужно об этом задумываться. Он прекрасно знал, что поступает неправильно, и сердце его разрывалось.

Когда они, наконец, вошли и ультразвук показал сердцебиение, Маркусу стало еще хуже. Его начало трясти от ужаса. Он с пугающей четкостью осознал, что это билось сердце его ребенка. Его будущего ребенка.

Которого они несколько минут спустя убьют.

Селия была очень бледна, однако казалась почти спокойной, сухо отвечала на вопросы врача, сама задавала очень мало вопросов. Больше всего на свете Маркусу сейчас хотелось взять ее за плечи и трясти изо всех сил, пока мозги не встанут на место. Но что он мог поделать? Она сделала выбор, он согласился. Так и было задумано. Он все это решил заранее и не в силах изменить свое решение. Не имеет права. Разрушить жизнь ни в чем не повинной женщины – низкий поступок. Но убить нерожденное существо гораздо худший грех, что бы там ни говорили сторонники прерывания беременности.

И, несмотря на внешнюю твердость, сердцем он чувствовал, что вряд ли сможет это пережить. Всю жизнь его будут преследовать воспоминания об этом дне. Всю жизнь.

– Я видел бар неподалеку отсюда, – сказал он, просто чтобы не молчать. Молчание тяготило, делало мучения еще невыносимее. – Сходим туда, выпьем чего-нибудь, когда… когда все закончится?

Селия не ответила. Она бледнела все больше, губы ее дрожали.

– Все нормально? – Глупее вопроса он и задать не мог, потому что все явно ненормально. Селию трясло как в лихорадке. Он слышал, как колотится ее сердце.

– О господи. – Ее голос был сдавленным, каждое слово давалось с трудом. – О господи, Маркус, я…

– Что, что такое?

– Я… не могу…

И совершенно неожиданно разразилась слезами.

Она даже не заметила, как Маркус за руку вывел ее из больницы. Она рыдала, как мог бы рыдать ребенок, от которого она хотела избавиться. Он усадил ее на скамеечку, обнял за плечи и прошептал, что все будет хорошо, но это вызвало новый взрыв рыданий.

О чем она рыдала? Оплакивала ли свою слабость, свою разрушенную жизнь? Пугала ли ее неизвестность? Или это слезы облегчения и ужаса перед преступлением, которое она чуть не совершила? Или в ней просто бушевали гормоны?

Как бы то ни было, она не могла успокоиться. В последний раз она плакала, когда отец не пришел на выпускной вечер, но и тогда это были скупые слезы, а не отчаянные рыдания, как сейчас. Маркус прижимал ее к груди, и его белая рубашка была вся залита слезами и перепачкана косметикой. Он успокаивал ее, вместо того чтобы посадить в такси и отправить домой, и это тоже неожиданно. Ей было неприятно показаться ему больной и изможденной, сейчас она выглядела еще хуже, поскольку проявила слабость характера. Но он-то рядом.

Несмотря ни на что, он рядом.

Наконец, рыдания стихли. Селия шмыгнула носом:

– Извини, пожалуйста.

– Тебе не за что извиняться.

– Я испортила тебе рубашку.

– Я испортил тебе жизнь.

– Ну что ты, Маркус, – Селия слабо улыбнулась, – мы оба виноваты в равной степени. И вообще, какая теперь разница, кто виноват?

Она сглотнула, чтобы унять саднящую боль в горле. Маркуса всегда окружали женщины красивые и ухоженные, а тут она со своим распухшим носом и размазанным макияжем. Но вынуть из сумочки зеркало и привести себя в порядок не хватало сил.

– Так, значит, ты решила оставить ребенка? – спросил он, и ее бросило в жар от вопроса, ответа на который она не смогла бы найти. По его лицу невозможно было прочитать мысли, но в позе наблюдалось некоторое напряжение, голубые глаза потемнели.

– Я не знаю, что мне делать. Понимаешь, не знаю.

Она и в самом деле не знала. Что с ней произошло? Она была уверена в непоколебимости своего решения. Твердо знала, что сделает аборт. Слишком уж четкими и логичными были аргументы. Казалось, ничто на свете не убедило бы ее изменить планы. Это совершенно неожиданно удалось ультразвуку. Увидев, как с частотой сто шестьдесят ударов в минуту бьется маленькое сердце, Селия не выдержала, и логические доводы мгновенно потеряли убедительность. Крошечное сердце крошечного человечка, ее маленького сына или дочери. Как можно подобным образом поступить с малышом, чудесным малышом, который уж точно не виноват, что его мать позволила себе слабость заняться сексом с чертовым Маркусом Блэком, а отец не позаботился о безопасности? Ребенок ничего этого не знает. Он просто хочет появиться на свет.

– Я думала, ведь это даже не зародыш, а так, гамета. Но как только услышала ультразвук, до меня дошло: это человек, понимаешь, Маркус?

Стоило ли рассказывать о своих чувствах? Значат ли они для него хоть что-то, интересны ли вообще? Скорее всего, ему нет до них никакого дела. Мужчины намного проще ко всему относятся.

– Я знаю, – ответил он. – Я знаю.

Ничего он не знает. Просто хочет ее поддержать. Хочет, чтобы Селия успокоилась, а судьба ребенка ему безразлична. Но ей нужно было выговориться. Ей просто необходимо было выговориться.

– И потом, все эти рисунки на стенах, и все остальное.

– Да, – сказал Маркус. – На меня они тоже подействовали.

Селия шмыгнула носом. Достала из сумочки носовой платок, вытерла глаза и тихо спросила: