Вера Копейко - Ночная воровка

В приоткрытую дверь Выставочного зала скользнула фигура в черных джинсах и такой же куртке. В неверном свете раннего утра стенды сливались воедино — казалось, на них осели ноздреватые облака сильно вспененного стирального порошка. Бесшумно ступая, ранний гость устремился вперед и замер перед центральной витриной.

Протяжный свист молнии на большой сумке нарушил звенящую тишину комнаты, узкая рука в черной лайковой перчатке потянулась к предмету на пышном зеленом бархате. Рука с трудом подняла желанную вещь и опустила в сумку. Звук закрывающейся молнии стал глуше.

Рассвет, торопливо сменявший летнюю, «воробьиную» ночь, разгорался, золотые швейцарские часы на запястье показывали три тридцать. Петухи пропели…

Вишневая «девятка» рванула с места и заложила крутой вираж, стремясь поскорее выбраться из закоулков и оказаться на просторах Садового кольца. Сумка на заднем сиденье покачнулась, но не упала.

Надя проснулась рано, хотя накануне легла за полночь. Она вообще готова была бодрствовать все эти дни, занимаясь работой, которая свалилась на нее столь неожиданно. Вот уж точно, ничего просто так в жизни не случается. Кто бы мог подумать, что неприличное весеннее поведение ее любимца, кота Маркиза Второго, изменит всю жизнь Нади Тавранчук?

Надя протопала в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Надо же, недосып никак не отразился на лице, напротив — она слегка повернула голову влево, потом вправо — недостаток сна придал ее облику странную утонченность, а синеватые круги под глазами делали взгляд глубоким и значительным.

Она откинула густые черные волосы, выпрямилась. Потом развела руки в привычной попытке сделать несколько упражнений утренней зарядки, но так же быстро опустила их — никакого вдохновения мучить тело, которое совсем недавно испытало такое наслаждение, что кажется, каждая клеточка запомнила его навсегда.

В горле запершило, Надя откашлялась, потом попробовала голос и запела на итальянском. А что, весьма эффектно, улыбнулась она, окинув взглядом свой поясной портрет. Будь она художником, то назвала бы такую работу «Итальянка с обнаженной грудью».

Надя взглянула ниже «портрета» и увидела коротенькие полудетские шортики от пижамы с вышитым на кармане рыженьким медвежонком. Надя улыбнулась — ну просто нимфетка!

Вообще-то, ей уже тридцать, но она казалась моложе своих лет, у нее узкая кость, она достаточно высокая девушка: ее рост — нижний предел для тех, кто мечтает стать моделью. Надя никогда не «болела» подиумом, но всякий раз, читая разную чепуху о модельном бизнесе, отмечала, что при ее росте вполне можно было бы раньше, гораздо раньше, попробовать. Всему свое время, как говорится.

Надя пропела куплет из своей любимой «Неаполитанской тарантеллы» Россини на итальянском, чтобы придать увиденной в зеркале картине завершенный вид, потом понежилась под душем.

Накинув на плечи желтое банное полотенце — она любила этот цвет, похожий на солнце, он всегда поднимал настроение, — Надя задумалась, как ей сегодня одеться.

С прической все ясно — она уложит волосы на затылке в улитку «а-ля принцесса Анна» и заколет черепаховой заколкой — его подарком.

Стоило Наде вспомнить о Найке Гатальски, как щеки ее вспыхнули ярким, можно сказать, пламенным румянцем. Зарывшись лицом в темную густоту волос, он говорил, что это его волосы и больше ничьи, и он не хочет, чтобы другие мужчины видели ее блестящую, ослепительную гриву, поэтому на день волосы лучше укладывать в неброский пучок, а вечером он распустит их сам… Длинные волосы возбуждают мужчину, шептал Найк.

Конечно, это шутка, Найк Гатальски вовсе не такой собственник. Слушая его горячий шепот, Надя думала, что, если бы что-то подобное произносил Стасик, ее первый муж, она бы мгновенно ощетинилась и наверняка ходила только с распущенными волосами. Она не раз говорила Стасику, что не собирается никому подчиняться, а будет делать так, как хочет и как считает нужным сама. Вечно занятый Стасик пожимал плечами и убегал по делам.

Но с Найком Гатальски все иначе, с ним Наде не хотелось утверждаться по мелочам.

Ясно почему. Этот мужчина, явившийся из другого мира, но русский корнями, видел в ней равноправного партнера, и более того, в деле, которым они занимались, он видел в ней партнера, превосходящего его самого.

Превзойти Найка Гатальски… Надя покачала головой, сбросила с себя полотенце и надела махровый халат.

На кухне раздался громкий щелчок — французский электрический чайник сделал свое дело и отключился. Надя собиралась помолоть зерна и сварить кофе покрепче — она не пила растворимый, от него ее отвадила бабушка, и, кажется, навсегда.

— Фу, пахнет вареным кирзовым сапогом, — однажды заявила она.

— Можно подумать, ты, бабуля, его когда-нибудь варила.

— Конечно.

— Ты всерьез? А зачем?

— Случайно. В одно лето мы с твоей матерью жили в деревне, и я плеснула кипятком на хозяйские сапоги, они валялись возле печки. Ну и дух стоял! — Она так выразительно покачала головой, что у Нади не возникло никаких сомнений — бабушка говорила истинную правду. Ей даже померещился препротивный запах, хотя, как пахнет вареный кирзовый сапог, Наде нюхать не доводилось.

— А ты не слышала, что в моду вошли духи с запахом паленой резины? — спросила в то утро бабушку Надя и рассмеялась.

— Правильно смеешься, это могли придумать только те, кто никогда не жил в Москве в доме с окнами на шоссе.

— Вообще-то, это парижские духи, — согласилась Надя. — Ты права, как всегда.

— Жизненный опыт, милочка. — Бабушка сложила губы бантиком. — Между прочим, я ведь была в Париже, ты знаешь. Твоя матушка свозила меня в этот… темпераментный, я бы сказала, город. — Она выразительно покачала головой. — Когда я приезжала к ней в гости, на третий год после ее свадьбы.

— Коне-ечно, кому — Париж, а кому — три смены в лагере.

— Я ездила не на все лето, если ты помнишь.

— А я — на все, если ты помнишь.

Надя отчаянно рыдала, когда бабушка улетела к матери в Германию без нее. Но в то время с детьми ехать за границу не разрешали. Потом, конечно, Надя побывала у матери, уже школьницей, более того, мать и ее муж-немец приглашали жить с ними, но Надя рвалась к бабушке в Москву…

Надя часто вспоминала свои разговоры с бабушкой, казалось, они были ни о чем, но их Наде не хватает до сих пор, хотя бабушки нет уже два года, Надя одна живет в двухкомнатной квартире в Измайлово с видом на Сиреневый сад.

Потягивая крепкий кофе, она выглянула в окно и увидела, что деревья почти отцвели. Но перед глазами стояло прежнее роскошное буйство оттенков цветущей сирени и в воздухе плыл терпкий аромат. У Нади была особенная память на запахи, она улавливала тончайшие оттенки темно-малиновой сирени, белой, почти пурпурной и классического «сиреневого» цвета. Казалось, белые цветы должны пахнуть слабее, но они обладали крепким, пряным запахом. Запахи она помнила слишком хорошо, и сейчас, даже после душа, ей казалось, что ее тело сохранило аромат кожи Найка…