Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы

И вот – дверь снова открылась, и Дарёна застыла в ожидании. Млада вернулась с головы до ног мокрая, держа за лапы лебедя с торчавшей из-под крыла стрелой. Кровь алела на белоснежных перьях и стучала у Дарёны в висках.

– Ну вот, и лук новый опробовала, – сказала Млада весело. – Что ты так смотришь, Дарёнка? За добытой лебёдкой пришлось в воду лезть, оттого и мокрая я.

А у Дарёны стояли перед глазами милующиеся лебеди, которых она видела на озере днём… Каким-то непостижимым образом она была уверена, что Млада подстрелила лебёдушку именно из этой пары: мысль эта, минуя трезвый разум, безрассудно ударила ей прямо в сердце. Что-то горячее лопнуло в груди, в горле колючим ежом свернулся невыносимый комок.

– Млада… зачем ты? – трясущимися, мокрыми от набегающих слёз губами пролепетала Дарёна. – Зачем ты её?… А лебедь… вдовым остался… без своей супруги! Не найдёт он теперь себе другую возлюбленную… Не будет у него больше лебедяточек малых…

– Дарёнка, чего это ты вдруг? – удивилась Млада, сначала усмехнувшись, а потом озадаченно нахмурившись.

– А если бы меня кто-нибудь… вот так? – со вскипающим сквозь слёзы горьким гневом вскричала Дарёна. – Что бы ты почувствовала? Скоро бы утешилась?

Усмешка окончательно стёрлась с губ Млады, сменившись тревожной серьёзностью. Положив добычу на лавку и прислонив к стене лук и стрелы, она принялась ласково вытирать слёзы со щёк Дарёны.

– Дарёнушка, ну что ты такое говоришь… При чём тут это? Что с тобой? Ты прямо сама не своя сегодня… Так из-за птицы убиваться! Неужто ты лебедя жареного не кушала никогда?

Дарёна и сама не могла объяснить, отчего вдруг так расчувствовалась. Отец её был княжеским ловчим и, разумеется, часто приносил к своему столу лесную дичь и птицу; лебедя он тоже порой добывал, матушка запекала, а Дарёна ела – да что там говорить, просто уплетала за обе щеки без особого душевного трепета и зазрения совести. Теперь же всё изменилось бесповоротно.

– Прошу тебя, пожалуйста, Млада… – всхлипывала она, до боли под ключицами вздрагивая плечами. – Обещай мне больше никогда лебедей не трогать… Они же… как люди! Тоже любят друг друга… Ты лебедушку убила, а лебедь любимой своей лишился!… Я сегодня бельё на озере полоскала, а они плавали там… Клювами друг друга гладили, ласкали… А теперь вот… – Кивнув на убитую птицу, безжизненно свесившую с лавки голову на длинной шее, Дарёна закрыла лицо руками и затряслась от рыданий.

– Ш-ш… Ну всё, всё. – Мягко отняв руки Дарёны от лица, Млада покрыла её мокрые щёки градом быстрых поцелуев. – Не плачь, горлинка, не убивайся… Откуда ж мне было знать, что ты у меня такая жалостливая? А гусей да уток ты мне тоже запретишь добывать? А может, и прочего зверя? Да и рыбу уж заодно? Что же мы тогда кушать будем, а, ладушка? Ты учти: я на кашах да овощах не протяну – озверею!

Говорила она это полушутливо, гладя Дарёну по щекам и легонько чмокая в брови и нос, но не обнимая из-за своей мокрой одежды. А Дарёна всё гнула своё:

– Обещай лебедей не убивать. Прошу тебя!

– Хорошо, родная, будь по-твоему, – вздохнула Млада. – Только не горюй так. Обойдёмся и без лебедей… Гуси да утки, пожалуй, даже повкуснее будут. Хотя и лебедь тоже ничего, особливо если его сначала в уксусе ячменном выдержать…

– Готовить меня не проси, лебедя печь не стану, – всхлипнула Дарёна, постепенно успокаиваясь. – И есть тоже.

– Ладно, сама сготовлю, – согласилась Млада, скидывая мокрую одежду. – Ощипать надо, пока тёплый…

Предоставив ей самой возиться с птицей, Дарёна поднялась наверх, села к рукодельному столику, прижала к себе детскую постельку и замерла. Остро-горькие позывы к слезам время от времени накатывали на неё, и она, устроив голову на подушечке, тихо вздрагивала в глухом, сумрачном одиночестве. Хотелось сжаться в комочек от обступившей её со всех сторон тоски. Она понимала, что запрещать чёрной кошке охотиться – всё равно что выкинуть рыбу на сушу; охота была у Млады в крови, но следовало отдать ей должное: она никогда не убивала сверх надобности – ровно столько, чтобы насытиться самой и накормить Дарёну. Вот только отчего сегодня она избрала своей жертвой эту прекрасную лебёдушку?! Боясь промочить подушечку насквозь, Дарёна уткнулась себе в руку.

…Шагов Млады она не услышала, поэтому вздрогнула, ощутив тепло её дыхания на своей щеке. Подхватив Дарёну на руки, женщина-кошка уселась на её место у столика, а её саму усадила к себе на колени.

– Не стала я возиться с птицей: раз ты её есть отказалась, то и мне она ни к чему… Отнесла матушке Крылинке, пусть они съедят. – Помолчав, Млада нежно ткнулась губами Дарёне в шею и смешливо мурлыкнула: – Заодно и узнала, что с тобою такое… Ну, и чего мы молчим, м? Подушечки набиваем, а сами словно воды в рот набрали?

По-другому Дарёна представляла себе всё это. Она думала, что будет волнующе, с бурей чувств, ослепительно и оглушительно, а вышло… вот так.

– Я сама только сегодня узнала. Собиралась сказать, как только ты придёшь домой, – шмыгнула она носом. – А тут… эти лебеди…

Млада прижала её к себе крепче, словно стремясь укутать в свои объятия потеплее.

– Прости, – щекотно дохнула она Дарёне на ухо. – Прости, ежели огорчила тебя… Я больше не стану на лебедей охотиться, обещаю. Слово даю. Веришь?

Дарёна только кивнула в сгущающемся сумраке и обняла Младу за шею, привычно запустив пальцы ей в кудри.

– Не сердишься? – спросила та, пытливо ловя её взгляд. – Потому что ежели сердишься, я ведь места себе не найду, пока не простишь.

– Нет, не сержусь. – Дарёна прильнула щекой к щеке своей супруги, а внутри у неё наконец-то разливалось тепло, которое прогоняло то убийственное, отгораживающее от мира вселенское одиночество.

– Ты моя горлинка… – Поцелуй в висок – и Млада решительно подхватила Дарёну на руки снова. – Давай-ка на отдых устраиваться, поздно уж.

Только в раннем детстве Дарёну так заботливо укладывали в постель, когда она, сморённая посреди весёлой игры всевластным сном, оказывалась не в состоянии добраться до опочивальни и раздеться сама. Сильные руки Млады умели быть нежнее матушкиных, когда освобождали Дарёну от одежды и расчёсывали волосы, обмывали ей в тазике ноги и взбивали подушки, чтоб было мягче лежать.

– Я скоро приду, лада. Помоюсь быстренько… Баню топить не буду – ополоснусь и так.

– Воду бери из большой бочки… Она на солнце за день нагрелась, – посоветовала Дарёна.

– Угу. – Чмок в губы, и Млада выскользнула из дома.

Оставшись одна, Дарёна растянулась в постели. Ох и денёк… Тело гудело от усталости и жаждало сна, а вот живот и не думал угомониться – снова требовательно забурчал, лёгким жжением давая знать, что хотел бы наполниться. И он был в своём праве: Дарёна от переживаний из-за лебедей так и не поужинала.