Кристина Аханова - Безумная страсть

Соня появилась на сцене, и зал ахнул. Ее безупречная классическая красота поразила публику. Она запела… И ей простили все: и молодость, и красоту, и талант, и невероятную удачливость… Хотя обычно такое не прощается никому. Ее Кармен жила на сцене. Она любила, страдала, торжествовала и погибала… У опытных театралов захватывало дух.

Представление длилось на час дольше обычного, поскольку каждая ария Кармен сопровождалась такими овациями и криками, что разъяренный дирижер стучал кулаком по пульту, призывая публику к порядку.

Егор то выходил в зал, то опять бежал за кулисы. Ему хотелось видеть Кармен отовсюду.

Наконец отгремели последние звуки, занавес закрыли и снова открыли. Исполнители вышли на поклон, вернулись за кулисы и снова появились перед зрителями. Обезумевший от восторга зал требовал Кармен.

Кармен, обливаясь счастливыми слезами, выбегала к публике, кланялась. Букеты несли и несли, вся сцена была завалена ими, оставалась лишь узкая тропинка от кулисы к рампе.

Изольда Павловна вышла вместе с Соней на сцену, обняла ее и поцеловала. Величественным жестом утихомирила бушующую публику и дала знак дирижеру. Заиграла музыка, Изольда Павловна запела знаменитую хабанеру… Вдруг отступила в тень и замолкла. Соня продолжила… Публика сошла с ума. Зал рыдал от восторга и умиления. Королева уходит, да здравствует новая королева! Какое благородство, какое мужество… Только мы, русские, способны на это! Старушки на галерке проливали сладкие слезы и сморкались в кружевные платочки, забыв о своих мстительных планах.

Соня вбежала за кулисы и прошептала пересохшими губами:

— Пить…

Егор бросился к ней с термосом, но опоздал. Его опередила билетерша в синей униформе и черных перчатках. Она протянула Соне стакан. Соня взяла, благодарно кивнула.

«Почему в перчатках? Билетерша?» — подумал Егор. И закричал:

— Не пей!

Но было поздно. Соня успела сделать глоток. Повернула к Егору удивленное, побелевшее лицо с потемневшими вдруг, расширившимися глазами… Изо рта у нее потекла струйка крови, и она упала, потеряв сознание.

Лжебилетерша быстро склонилась над ее телом и, осторожно взяв стакан из судорожно сжатых пальцев, спрятала его в сумочку. Воровато оглянулась — и Егор узнал ее! Это была Светлана. Подруга Сони… Егор и забыл о ней. Столько всего произошло! Но она все помнила и не простила. И дождалась своего часа. Отомстила за насмешку судьбы, за утраченные иллюзии, за пармские фиалки, предназначенные другой…

Егор оттолкнул эту сумасшедшую и бросился к Соне. Подхватил на руки, прижал ухо к груди: она дышала, сердце билось, неровно, чуть слышно, но Соня была жива, и Егор кинулся к выходу.

Он немедленно доставил Соню в свою клинику, и ей оказали первую помощь: промывание желудка, детоксикация и прочее. А потом Егор созвал консилиум.

Известный токсиколог определил, что ни о каком отравлении речи не идет. У Сони был довольно сильный ожог губ, полости рта и частично пищевода. Трахея и голосовые связки не затронуты… Прогноз благоприятный. Покой и симптоматическое лечение. Кислород можно отключить, пациентка способна дышать самостоятельно.

Егор прошел в палату и посмотрел на спящую после укола Соню. Театральный грим, прическа и наряд странно смотрелись в больничной обстановке. Но по сюжету все было верно. Убитая Кармен… Погубленная красота…

Выздоровление шло долго и мучительно. Егор делал все мыслимое и немыслимое. Персонал занимался только Соней. Консилиумы следовали один за другим, мировые светила стаями слетались в Москву, в клинику Егора.

Большинство знаменитостей были удивлены, что их приглашают по такому пустяковому поводу. Жизнь девушки вне опасности, ожоги быстро заживают. Правда, никто не мог ответить на вопрос: почему она молчит. Объективно пациентка выздоравливала, голосовой аппарат вообще не был травмирован, так что ничто не мешало ей если не петь, то во всяком случае говорить. Но Соня молчала.

Все попытки Егора общаться с Соней заканчивались одинаково: сначала она объяснялась жестами, затем писала записки и рвала их, а после начинала плакать.

Соня никого не хотела видеть. Сочувствующие лица и жалостливые голоса раздражали ее. Через десять минут после прихода очередного посетителя Соня начинала нервничать, метаться… Она хотела быть одна.

И только квадратный не смущал и не раздражал ее. Он приходил к ней после обеда с транзистором, настроенным на волну Радио «Орфей», и они часами слушали классическую музыку. Иногда квадратный спрашивал:

— Это что?

Соня писала на бумажке название произведения и имя автора.

Квадратный читал, шевеля губами и морща лоб, и старательно прятал бумажку в карман больничной пижамы.

В тот день, когда Соня захотела вернуться домой, квадратный тоже решил покинуть клинику.

Оба были вполне здоровы — по крайней мере, внешне. У Егора не было никаких оснований их задерживать.

Квадратный пришел после утреннего обхода к Егору в кабинет. Егор, как всегда, рассматривал рентгеновские снимки горла и грудной клетки Сони… И мысли его бежали по кругу: «Что я не сделал? Чего не предусмотрел? Почему не успел, не спас? Не вмешайся я, уехала бы она в Париж и была бы сейчас счастлива и здорова… Да что Париж! Хоть бы с термосом вовремя подоспел!»

Квадратный прошел и сел в кресло. В одной руке у него был чемодан, в другой — транзистор, из которого тихонько лилась музыка.

— Ну? — нетерпеливо спросил Егор. — Отчаливаешь? Претензий нет?

Квадратный поднял палец, призывая к тишине, дослушал с важным видом, выключил радиоприемник и со всей серьезностью, почти с благоговением произнес по слогам:

— Бран-ден-бург-ский концерт.

— Ты уверен? — нервно хихикнул Егор.

— Конечно. — Квадратный полез в карман и, достав пачку маленьких листиков, исписанных Сониным почерком, отслюнил один. — Вот. Ухожу я, доктор, на своих ногах. Спасибо.

Егор вздохнул.

— Прощай. Надеюсь, больше не увидимся.

— И я надеюсь, — кивнул мужчина. Уже уходя, обернулся на пороге и сказал: — А ведь я был тогда на концерте.

Егор сразу понял, что он имеет в виду.

— Ну, и?.. — хмуро спросил он.

— Вот Кармен эта… Мне она понравилась. Смелая баба. С характером. И пожить успела, и любила, и умерла хорошо… Козел этот с ножом, Хозе-то… Нет, я его не осуждаю, бывает — накатит, себя не помнишь. Ну, пить, конечно, надо меньше. На свиданку идешь — так хоть трезвый! И соображать надо, с кем дело имеешь!

Егор понимал, что хотел выразить квадратный своими косноязычными речами, и ясно было, что Бизе оказал сильное влияние на неокрепшую душу.

— Я все правильно понял! — с обидой и угрозой в голосе закончил квадратный. — Вот соловей. Вот он поет. Кому он мешает? — И с этим странным вопросом он вышел из кабинета, включил транзистор на полную мощность и покинул клинику под грохот токкаты и фуги ре минор. Бах, пожалуй, не предполагал такого шумного исполнения своей величественной музыки.