Маша Трауб - Современные рассказы о любви. Привычка жениться (сборник)

Я хотела к нему, к нему, где бы он ни был, в аду или раю, все равно, но только к нему. К своему возлюбленному человеку. Я была уверена, что Аллауди не мог оставить меня просто так. Я верила, что, где бы он ни был, он думает обо мне и о своей матери, о двух единственных женщинах, которых в своем земном обиталище он любил безмерно.

В том, что он действительно любил меня, любил преданно, бескорыстно, страстно, я убедилась позже, уже читая его письма ко мне, которые он озаглавил «моей будущей жене». Я нашла их спустя три месяца после его гибели, он писал мне их целый год, стесняясь самого себя и не отправляя. Мне повезло, что он так любил меня, это часть души, желтая от времени, но еще живая, досталась мне.

Саша поморщилась и тихонько застонала. Марина Григорьевна вздрогнула, склонилась над постелью, но лицо девушки уже разгладилось, снова стало спокойным, отрешенным. Марина Григорьевна дотронулась дрожащими пальцами до щеки дочери, погладила, отвела неловко упавшую прядь волос. Девушка все еще не приходила в себя. И Марина Григорьевна продолжила рассказ:

– После того как я вышла из больницы, у меня внезапно появился смысл жизни. Я бешено, до кровавых мальчиков в глазах, хотела отомстить тем выродкам, что отняли у меня любимого. В милиции одуревший от безделья следователь лишь пожал плечами: «Ваше дело типичный висяк, найти троих случайных грабителей, которых вы даже в лицо не запомнили, практически невозможно, чего вы от нас хотите?»

Это было самое начало девяностых, бандитские разборки случались чуть не каждую неделю, и у ментов хватало забот и без моего так называемого «висяка». Правда, когда я уже выходила из отделения, меня поманил пальцем один блюститель порядка. Сейчас я не помню его фамилии, помню лишь, что он был похож на жадную крысу, жадную до самозабвения. Крыса намекнул мне, что за хорошую плату он найдет для меня тех, кому я так яростно мечтала отомстить. Вернее, выяснит, где я смогу их найти. Большего он не обещал, но большее мне было и не нужно. Я продала все, что у меня было – все драгоценности, машину, еще немного заняла, – и отнесла ему мзду. И через несколько недель он назвал мне адрес – там был какой-то подвал, место тусовки районной неблагополучной молодежи. Через друзей я разжилась оружием – новеньким «макаровым» – и, все еще хромая, еле ковыляющая, отправилась мстить. Да, я оказалась не только живучей, но и очень дерзкой, практически сумасшедшей…

Я нашла их там, в провонявшем мочой и химическим яблочным запахом подвале. Их было двое. Третьего, как они рассказали мне, уже успели поймать с поличным на месте какой-то мелкой кражи. Опустившиеся наркоманы, сидевшие на «винте», – вот кем оказались мистические злодеи, чью смерть я так явственно предвкушала, почти чувствовала губами и пальцами. Совсем молодые, едва за двадцать, несчастные больные животные, проторчавшие мозги и душу, готовые убить родную мать ради очередной дозы.

Я смотрела на них, пресмыкающихся передо мной, и понимала, что не смогу застрелить их. Наказать их сильнее, чем они сами себя наказали, было не в моих силах. Мой любимый погиб как праведник, он и в предсмертной икоте остался человеком. Этим же быстрая смерть принесла бы лишь облегчение, стала бы актом милосердия с моей стороны. Оставить их жить такими – вот это и было бы настоящей жестокостью. Я ушла оттуда, лишь пару раз выстрелив обоим по ногам. Я не обернулась, знала, что они останутся живы, и, сколько им еще осталось бродить исколотыми тенями по земле, столько они и будут хромать. Так же, как хромаю я.

Теперь ты знаешь настоящую причину моего увечья. Вовсе не сложный перелом сделал меня хромой.

Что же дальше? Я осталась жить, искалеченная, постаревшая, лишенная даже мечты о сладостной мести. С балетной карьерой было, конечно, покончено, но со временем мне удалось стать хореографом, вести балетные классы у детей. Впрочем, это ты все знаешь.

Аллауди мне все равно не снился, а в январе и феврале мне нет покоя. Впрочем, тут я лукавлю. Мне раз в год обязательно снится один сон, яркий, очень счастливый, радостный. Каждый год, как ты знаешь, летом я езжу в горы навестить одну пожилую женщину. Я лгала тебе, когда говорила, что это мама моей погибшей в юности подруги. На самом деле это Малика, мать Аллауди.

Приезжая к ней, я прихожу на могилу своего любимого веселого хулиганистого мальчика, который только и начал по-настоящему жить в сорок лет, только начал строить планы и осуществлять мечты.

Я рано утром приезжаю на кладбище, захожу за его ворота, сажусь на дощатую скамью возле могилы и часами рассказываю моему любимому, как прожила этот год, что мне удалось увидеть, какие люди мне встретились, какое нынче небо над моей головой и как жарко сейчас в предгорье, не то что в Москве, как тепло, спокойно и хорошо мне сейчас.

Рассказываю, как ощущаю его присутствие рядом, что не ропщу на судьбу, что не стремлюсь искусственно приблизить нашу встречу и что точно знаю, что когда это все-таки произойдет, увижу его длинноволосым, тридцатитрехлетним в том голубом пиджаке, что мы приглядели ему в модном тогда магазине на свадьбу. Аллауди как будто бы мне отвечает – впрочем, мне трудно сказать это точно, возможно, что за годы внутреннего одиночества и отшельничества я втайне от всех давно сошла с ума.

Он отвечает мне, что не надо печалиться, что он будет меня ждать, сколько потребуется. А тебе, любимая, ласково приказывает он мне, надо жить за двоих, я твое дыхание, твои глаза и руки – это все я, и с тобой ничего не случится, ибо я всегда с тобой рядом, любимая моя девочка.

Он даже немного укоряет меня за то, что я не уделяю должного внимания своим двум детям, как если бы это были наши с ним дети, и не дарю своему прекрасному и великодушному мужу столько теплоты, сколько он заслуживает. Мужу, который подобрал меня на развалинах жизни, хромую, полубезумную, совсем старуху в 33 года. В ответ я начинаю плакать и глажу горячий могильный холм. Земля под руками высохшая, прожженная солнцем и горячечным ветром с гор… Голос Аллауди в моей голове становится все тише, тише, пока не замолкает окончательно.

Потом я обычно сажусь в машину и еду к совсем старенькой матери моего Руслана-Аллауди, она все знает, что делать со мной дальше. Я умываюсь теплой водой из ее рук, затем в беспамятстве падаю на железную кровать, на старинную перину, на которой мой мальчик спал много лет назад, утопаю в ней и мгновенно засыпаю.

И мне наконец-то снится этот сон, ради которого я проделываю каждый год такой долгий путь и встречи с которым жду так яростно и жадно.

Я вижу Аллауди, своего мужа, таким, каким он был много лет назад, и так же на его гордом волевом лице играют разноцветные огоньки. Присмотревшись повнимательнее, я понимаю, что мы с Аллауди сидим на террасе, увитой плющом и крупными янтарными кистями винограда, а это просто солнечные зайчики, прорвавшиеся сквозь зеленую ограду, ласкают его лицо. Наконец-то мы с ним выстроили свой дом, который задумали той зимой, когда решили пожениться.