Павел Шорников - Тебя не заменит никто

Но когда они оказались с Мариной на улице, холодной, освещенной желтыми фонарями, и снег уже валил хлопьями, а не висел блестками в воздухе… Когда навстречу им заспешили люди со скучными, будничными лицами… Ощущение праздника исчезло. Маятник настроения качнулся в обратную сторону.

— Зачем ты это сделала? — спросила Влада.

— Тебе же понравилось! Не надо притворяться.

— Зачем ты это сделала? — упрямо повторила вопрос Влада.

— Пожалела тебя! — с вызовом сказала Марина. — Смотрю, совсем девка без мужика пропадает, дай, думаю, устрою ей хотя бы астральный секс! Все облегчение… Ты куда?!

— Пройдусь, — бросила Влада. Она развернулась и пошла в другую сторону.

Влада шла наугад, сворачивая с одной пустынной улочки на другую, прислушиваясь к своему телу. А оно, разбуженное и разомлевшее, просило одного: ласки, ласки…

Влада уже знала, что произойдет.

Только не надо упреков, говорила она себе, я — женщина! И этим все сказано. Я — женщина! И это сильнее меня.

Из первого попавшегося на пути таксофона она позвонила Косте.

— Это я, — чуть хрипловатым голосом произнесла она, — ты мне нужен.

— Влада, где ты? Я сейчас же еду!

— Не надо. Я приду сама. Только скажи адрес.

Оказалось, что Костя жил на Конногвардейском, на первом этаже старинного дома, выходящего фасадом на бульвар.

Она позвонила, переступила порог…

По ее глазам, по тем огонькам, которые горели в глубине, Костя сразу все понял.

Он едва обнял Владу, а по ее телу уже пробежала дрожь.

Она почувствовала его губы на своих губах, почувствовала у себя во рту его язык, который стала неистово сосать, постанывая и чуть ли не плача.

Костя подхватил ее на руки.

Влада увидела, как поплыл над ней сводчатый потолок с потемневшей лепниной, как мелькнули мимо несколько резных дубовых дверей… И вдруг она почувствовала, что падает, и невольно вскрикнула. Но падение было недолгим — она утонула в чем-то мягком, колышущемся…

Они катались по кровати, помогая друг другу освобождаться от одежды. Костя заразился неистовством, покрывая поцелуями тело Влады от пальчиков на ногах до пальчиков на руках.

Влада металась, словно в лихорадке, направляя губы и руки Кости туда, где пламя, сжигавшее ее, бушевало больше всего.

Когда она зарыдала, доведенная до крайней степени возбуждения, он вошел в нее. Влада вскрикнула от острого чувства блаженства и ощутила, как по телу прокатилась одна горячая волна за другой. Влада потеряла всякое представление о том, где она, с кем и что с ней.

Казалось, Влада никогда не сможет насытиться ласками и телом Кости, но постепенно возбуждение сменилось умиротворенностью, и, когда Костя, отдохнув, вновь провел рукой по ее бедру, она прошептала слабым голосом:

— Больше не могу… Умираю, хочу пить.

Они полежали еще немножко и, одевшись кое-как, пошли на кухню — так захотела Влада.

— По этому бульвару Раскольников гулял, — кивнул Костя на окно, — было лето, город изнемогал от жары и лени, а он обдумывал, как бы половчей старушку-процентщицу на тот свет отправить… Я всегда думаю об этом, когда смотрю в окно.

У Кости была комната в коммунальной квартире.

— Вот здесь живет зек Иванов, — показал Костя на двустворчатую дверь, — сейчас он мотает очередной срок. Вот там — геолог Петров. Сейчас он на Севере. Не думаю, что ему там комфортней, чем Иванову. А там…

— Неужели Сидоров? — улыбнулась Влада.

— Нет, не угадала. Моисей Соломонович Фейгин. Сдает свою комнату под склад. С той стороны — черный ход. Постоянно кто-то скребется… Так что у меня отдельная квартира! Я ведь из Кемерова. Там у меня родители остались. А эта квартира меня устраивает. Центр, и до офиса рукой подать.

Костя усадил Владу за покрытый клетчатой клеенкой стол, поставил на плиту чайник.

— Я уж думал, что никогда не увижу тебя, — признался он.

— Я тоже.

И можно уже было ни о чем не говорить и ни о чем не спрашивать. Он прекрасно чувствовал ее, она — его.

Они сидели в огромной коммунальной кухне с изразцовой печкой и мозаичными стенами, пили чай — идиллия, да и только, которую невозможно нарушить.

Но вот по улице промчалась “скорая помощь” с включенной сиреной — и от идиллии не осталось и следа.

— Кто-то умирает от любви, — пошутил Костя.

Влада отмолчалась.

— Кстати, Владик, — опять заговорил Костя, — ты в бухгалтерском учете рубишь?

— Немного, а что?

— У нас из агентства уходит бухгалтер… Переманили. Все стоят на ушах — ищут замену.

— И ты предлагаешь мне?

— Точно так. Лучше безобразие, чем однообразие. Пока пятьсот баксов. Выдержишь испытательный срок — больше. На твоем месте я бы согласился. Куча преимуществ. Можешь являться домой аж за полночь — срочная работа. Поездишь. У нас есть выход на заграницу… Ну и… будешь все время рядом со мной.

Влада долго молчала, обдумывая Костино предложение, и наконец сказала:

— Не вижу причин для отказа. Но учти, ты очень рискуешь.

— Мы очень рискуем, — уточнил Костя.

Письма от Влады стали приходить реже. И это было нормально. Во-первых, у нее стало меньше свободного времени — поступил сигнал от маман, а потом и сама Влада подтвердила, что устроилась на работу в одно рекламное агентство. Во-вторых, Кирилл сам стал писать реже, по той же причине — нехватка времени.

Кирилла закрутило, замотало. И прежде всего работа, которая требовала его целиком: и тело, и душу, и мысли. Приходилось пропускать через себя огромный поток информации: что, где, почем.

Кирилл просиживал за компьютером с утра до вечера, просматривая бесконечные колонки цифр со всех бирж мира. И все это нужно было верно оценить и принять решение: что купить, что продать.

Он еще ни разу не ошибся.

Его заметили. У него появились свои клиенты, которые со спокойной душой доверили ему свои деньги — и немалые.

Кирилл поменял квартиру — поближе к Дженни. Но на самом деле (он не хотел себе в этом признаваться) — подальше от Сюзи.

Поменяв квартиру, Кирилл понял, что без машины — труба! Он уже стал подбирать себе сравнительно недорогую, но престижную модель, но тут вмешалась Дженни.

— Можешь ездить пока на моей, — предложила она.

— А как же ты? — Кирилл колебался.

— У меня их три, дорогой, — ответила Дженни.

Вообще Дженни была решительной бабой. Все уик-энды она таскала его по своим знакомым. Поначалу Кирилла принимали с холодком. Но по мере того как шли в гору его дела, отношение к нему менялось, и очень скоро Дженни стали приглашать на вечеринки вместе с Кириллом.

Обычно это были ужины в одном из трех ресторанов с французскими названиями: “Париж”, “Версаль” или “Лафайетт”. Всегда не более шести человек — три пары. Кто платит за эти “пати”, для Кирилла оставалось загадкой: наличными при нем никто никогда не расплачивался.