Эшли Дьюал - Если Небо Упадет

— Надеюсь, уйти из кабинета?

— Вы знаете, о чем я. Поэтому, пожалуйста, не мешайте.

— Как ты можешь такое говорить? Как я теперь могу спокойно тебя отпустить? Пойми же, жизнь продолжается. Я тоже потерял отца, но я не согнулся, Мира.

— Значит, вы не любили его так же сильно, как я любила своего. — Резко отворачиваюсь и тут же чувствую укол в область сердца. Прикрываю глаза. Мне становится трудно дышать, но я продолжаю. — Такое ощущение, будто только вчера я видела его лицо. Он говорил со мной, шел рядом, смеялся. И, — обессиленно горблюсь, — и если бы я только знала то, что знаю сейчас. — Смахиваю со щеки слезы и вновь смотрю на доктора. — Мои родители были для меня всем, и я не понимала этого, пока не потеряла их. Они погибли, и я осталась абсолютно одна. Если бы…, если бы у меня была возможность обнять их напоследок, сказать им то, что теперь я каждый день прокручиваю в своей голове, поблагодарить их, извиниться. Если бы у меня только был шанс. Я ведь разговариваю с ними, доктор. Знаю, что они мне не ответят, но не могу себе запретить! И мне так жаль, что я всегда во всем их винила, всегда от них что-то требовала. Сейчас, только сейчас, я осознала, как много потеряла и как много ошибок совершила. Я одна, и мне незачем жить, понимаете? Я просто не хочу.

— Ты не одна.

— Одна.

— Но как же твои родственники?

— Какие? — я зло усмехаюсь. — Те, что на Украине? Те, что знают о смерти моих родителей, своих же брата, сестры, дочери или сына, и продолжают провозглашать новую власть легитимной? Они ослепли на этой войне.

— Уверен, ты ошибаешься, Мира. Ты разговаривала со своей крестной?

— Нет, — вытираю щеки и вновь гордо выпрямляюсь. — Если бы ее мнение, касаемо ситуации, изменилось, она бы сама давным-давно связалась со мной.

— Возможно, она попросту не знает о произошедшем.

— Все каналы передавали о гибели репортеров под Луганском. И поверьте, что уж мои родственники отлично делают на своей Украине, так это смотрят телевизор.

Александр Викторович громко выдыхает, облокачивается о стол и протягивает:

— Где твои друзья?

— Я не общаюсь с ними.

— Почему?

— Потому что.

— Как на счет парня?

— Его как не было, так и нет.

— Ладно, ты не можешь общаться с родственниками, но причем тут знакомые? Они ведь хотят быть рядом.

— Никто не понимает меня сейчас. — Облизываю губы и пожимаю плечами. — Скорбеть все могут, но единицы чувствуют мою боль.

— Ты ведешь себя высокомерно.

— Что? — удивленно вскидываю брови. — В чем же мое высокомерие?

— В том, что ты считаешь себя особенной, но, Мира, каждую секунду у кого-то в семье происходит несчастье, и поверь, никто не хочет жить после потери близкого. Никто. Но только ты решила поставить себя выше остальных и избавиться от боли, которую, между прочим, все со временем переносят, самым низким путем.

— Я не высокомерная.

— Нет. Ты именно такая. Твоя боль не особенная. Ты не особенная. Нужно пережить то, что произошло и продолжить существовать, а не твердить о том, как удивительно жестоко обошлась с тобой судьба. Да, — доктор, словно сдаваясь, поднимает руки, — мне ужасно жаль твоих родителей, и, да, сейчас тебе так плохо, что хочется умереть. Но не будь слабой эгоисткой, которая просто сдастся и, наплевав на всех, покончит с собой. Будь сильной.

— Скольких людей вдохновила эта речь?

Александр Викторович выдыхает весь воздух в легких и усмехается:

— Надеюсь, ты будешь первой.

Надейтесь.

Я выхожу от доктора растерянной и злой. Меня вновь отчитали, и что, черт подери, он понимает в моих чувствах? Что он может сказать мне такое, чего я сама себе еще не говорила? Попытается убедить в том, что смерть родителей — не конец? Скажет, что скоро все будет хорошо? Я каждый день занимаюсь подобным обманом. Каждый день начинаю с того, что приказываю своему отражению в зеркале стать сильной. Но это не работает. Ничего не работает, когда жить не хочется.

Я выбегаю из больницы под звуки приближающегося поезда. Оборачиваюсь, вижу вдалеке вокзал и неожиданно понимаю, как могу умереть. Машина ненадежный способ, но есть ведь и другой. Ужасный, зато необратимый.

Я прибавляю скорость и начинаю двигаться в сторону железнодорожного вокзала. И почему-то мне кажется, что даже ветер подталкивает меня вперед, в том направлении. В голове играет мелодия, которую папа постоянно хотел поставить на какой-нибудь драматический момент в ролике, но не решался: все думал, что она не к месту — Марианна Фейсфул «Кто заберет мои мечты». Поправляю низ платья, аккуратно заправляю его набок и практически перехожу на бег под скрипку, под ее стоны. Запах июня спускается по моим легким, окрыляет мое тело, все мое существо. Тополиный пух, словно снег, стелется передо мной, создает дорожку, и я не останавливаюсь. Несусь навстречу своему последнему поезду, своему последнему вздоху. Ненастоящие снежинки разлетаются в тех местах, где я касаюсь асфальта каблуками. Они кружат вокруг и несут меня вперед, будто сама я не смогу, замру на половине пути. Но я не замираю. Я бегу вперед, и короткие волосы щекочут шею, лицо. Прикусываю губу в предвкушении, буквально взлетаю по ступеням и, наконец, дергаю широкие двери вокзала на себя.

Я внутри.

Не хочу долго думать и поэтому сразу иду на первую платформу. Если что перепрыгну через рельсы на нужную остановку.

Замираю на перроне перед белой линией. Людей много, но никто не обращает на меня внимания, что абсолютно ясно, ведь кто может догадаться, что я пришла сюда умирать. Бросаю на асфальт сумку и смотрю направо. Поезда нет. Поворачиваю голову налево — там тоже пусто. Сжимаю и разжимаю пальцы. Меня начинает колотить, словно я собираюсь сделать что-то такое, отчего зависит не только моя жизнь, но и жизнь многих других людей. Облизываю сухие губы. Да, я дрожу, но мне не страшно. Я ведь хотела этого. Хочу в смысле. Хочу умереть.

Слышу визг тормозов, оборачиваюсь и вижу вдалеке поезд. Вот оно.

Тело пронзает судорога. Закрываю глаза, убираю назад волосы и чувствую слезы. Все так, как должно быть. Все правильно. Скоро я перестану плакать, увижу родителей. Скоро все опять будет хорошо. Как раньше.

Глубоко втягиваю воздух, затем медленно выдыхаю его и делаю шаг вперед. Белая линия позади, а звон поезда все громче.

Почему-то думаю о том, что нужно было прочитать Анну Каренину. Усмехаюсь. Нелепые мысли перед тем, как осознанно прыгнуть насмерть.

— Девушка, ты уронила.

Растерянно распахиваю глаза и оборачиваюсь. Передо мной молодой парень, высокий. Он протягивает мне сумку. Кажется, она действительно моя.

— Ничего страшного, — нервно смотрю на приближающийся поезд и, смахнув слезы с ресниц, отрезаю. — Она мне не нужна.