Эшли Дьюал - Если Небо Упадет

Опять не знаю, что ответить. Отворачиваюсь. Еще одно преимущество смерти — никаких проблем. Нет страха, нет ноющей совести, которая просыпается даже тогда, когда в ней нет никакой необходимости. Ведь я не виновата в чувствах Артема, ведь я не виновата в его знакомом мне желании избавиться от боли и стать как можно дальше от этого мира. Тогда какого черта в груди колет?

Собираюсь с мыслями и серьезно отрезаю:

— Сейчас важны не чувства, Лен, — оборачиваюсь. — Плевать, кто и как к кому относится. Артем подсел на иглу. Вот, что важно. Мы должны сделать что-то.

— Но, что? Рассказать его родителям?

— Возможно.

— Они кожу с него сдерут, живьем!

— Лучше так, чем, если он зайдет слишком далеко! Когда это началось?

— Не знаю, не знаю я, — покачиваясь, тянет Лена. — Таблетки он стал принимать спустя несколько недель после смерти твоих родителей. А когда решил колоться…

— Господи, — прикрываю руками глаза и опустошенно горблюсь. Почему он это делает? Почему он губит себя? У него ведь впереди еще столько всего, он не терял близких, не лишался самых дорогих ему в жизни вещей! Ничто не толкало его к обрыву, никто не заставлял его чувствовать себя одиноким, ненужным, брошенным. Нет никаких причин!

— Поговори с ним, — неожиданно просит Романова и хватает меня за руку. Я медленно оборачиваюсь. — Поговори. — Вижу, как подруге сложно говорить о данной просьбе, вижу, как ей неприятно и больно выдавливать из себя эти слова, но она борется, борется со своей гордостью. Сжимая мой локоть так сильно, что он немеет, она продолжает, — Артем послушает тебя, ты влияешь на него, он зависит от тебя, как и прежде, слышишь? Убеди его бросить, скажи ему прекратить.

Я вдруг понимаю, что своим желанием умереть задела немало жизней.

— Не знаю, что могу сделать.

— Попытайся, Мира! Это же Артем. Это же Тема! Как мы можем его бросить? Как?

— Почему ты раньше не сказала, Лен? Сразу.

— Не захотела. Вы с Димой такие счастливые, — горько улыбаясь, признается Романова и тут же отворачивается, будто сболтнула лишнее. Данная фраза сбивает меня с толку: мы счастливые? Мы? Парень, потерявший сестру, и девушка, потерявшая родителей? Серьезно? Немного погодя, она продолжает. — Мне было хорошо рядом с вами. И я забыла о проблемах, точнее, приказала себе забыть. Правда, сейчас реальность вновь вернулась, вновь напомнила о себе. Но, если честно, я бы все отдала, чтобы вновь впасть в это забвение. Серьезно. Не теряй Диму хотя бы ради этого: ради редких возможностей сбежать от действительности. Это бесценно.

— Никто не бежит от действительности.

— А как иначе объяснить ваше счастье?

Доктор откашливается и продолжает:

— Его проблемы такие маленькие, такие детские, но он собирается разрешить их по-взрослому, грубо, нетерпеливо, безудержно, будто действительно считает их серьезными. Знаете, я бы хотела рассказать ему о настоящих неприятностях, но, боюсь, одного вечера маловато.

Киваю.

Александр Викторович откладывает письмо в сторону и заявляет:

— Необходимо срочно рассказать родителям мальчика. Наркотики — это смерть, и я не утрирую, не пытаюсь тебя напугать, я просто знаю, я это видел. На моих глазах сгибались десятки парней и девушек, решивших, будто кроме нирваны их ничего не поджидает в недалеком будущем. Это ложь, Мира. Отведите его к врачу.

— Разве людей насильно запирают в больнице?

— Официально нужно личное подтверждение больного, но, умоляю тебя, — усмехаясь, отмахивается доктор, — кто в нашей стране живет официально?

— Может, все-таки стоит сначала просто поговорить с ним? Вдруг он одумается?

— Ты не понимаешь, о чем идет речь. Даже если твой друг одумается и решит завязать, он попросту не сможет. Наркотики — это яд, зависимость. Здравый смысл прикажет ему выздоравливать, а мозг — заставит искать дозу.

— Боюсь за него, — смущенно снимая пальцы, признаюсь я.

— Знаю. В своем письме ты очень трепетно и волнительно описываешь чувства, словно этот человек близок тебе с детства.

— Так и есть. Мы выросли вместе, понимаете? Да, сейчас в наших отношениях все очень сложно, очень. Но я все равно не хочу его терять, не хочу, чтобы ему было плохо. — Пожимаю плечами и неожиданно неврно улыбаюсь. — Мне постоянно страшно, доктор. Что же это такое!

— Жить вообще страшно, Мира.

— Знаете, хочется подойти к Артему и ударить его по голове, да заорать во все горло, спросить: что же он такого серьезного на своем пути увидел, что решился пустить во все тяжкие? Да, я пыталась покончить с собой, но у меня на то были причины! Какое же оправдание у него?

— Ты не права. Причины у каждого свои.

— Мои гораздо серьезнее.

— Кто тебе сказал?

— А зачем мне об этом говорить? По-моему, и так ясно, что потеря родителей куда страшнее, чем неразделенная любовь или неудовлетворенное самолюбие.

— Даже если тебе и кажется, что твои проблемы хуже, это не меняет того, что каждый из нас имеет. У тебя одно, у него — иное. Он никогда не поймет твоих причин, как и ты никогда не поймешь его, но это не значит, будто кто-то из вас перестанет переживать, страдать или, наоборот радоваться. Для кого-то счастье раз в своей жизни увидеть море. Для другого, счастьем не будет являться и сотая туда поездка. Понимаешь?

— Но есть ведь определенные нормы, стереотипы, — выпрямляясь, причитаю я. — Нельзя ломаться по пустякам.

— А откуда ты знаешь, что для твоего друга пустяк? Может, тебя и не ранит равнодушное отношение выбранного тобой человека. Но для него, возможно, это огромный стресс. Да, я согласен, я даже пропагандирую, что любые проблемы разрешаемы, любые! Но это не исключает наличие тех, кто так не считает.

— Глупо подсесть на иглу из-за какой-то сердечной прихоти!

— Глупо пытаться себя убить, когда кроме как за жизнь, цепляться больше не за что.

Уязвленно откидываюсь на спинку стула и складываю на груди руки. Это удар ниже пояса. Облизав губы, отворачиваюсь, начинаю изучать стены, ковер, стол, папки, цветы…

— Рад, что ты делишься со мной своими переживаниями, Мира. Но я не стану тебя жалеть. Запомни это.

Александр Викторович встает со стула и медленным шагом покидает комнату.

Смотрю перед собой и крепко стискиваю зубы: я не хочу, чтобы меня не жалели. Не хочу! Жалость для слабых, разбитых людей. Разве я такая? Разве. Я. Такая? Протираю руками лицо, опускаю плечи и думаю о том, как мечусь, как отрицаю свои же слова. Когда мне удобно — я сильная, когда мне удобно — я слабая. Что за глупые сомнения? Какая же я на самом деле?

Встаю со стула и нервно закидываю на плечо сумку. Почему каждый визит к доктору заканчивается выявлением новых проблем?

Выхожу из кабинета, прощаюсь с недовольной женщиной за регистрационным столом. У нее вечно перекошенное лицо, но сегодня — особый случай. Возможно, она проспорила деньги. Поставила на мою скорейшую кончину, а я, такая негодяйка, до сих пор не отправилась на тот свет. Ну, простите. Как получилось.