Ивонн Линдсей - Любимый бывший муж

Она развесила на свободные вешалки его одежду. Вещей оказалось немного. Но вряд ли ей теперь удастся нанести второй визит к нему домой, по крайней мере в ближайшее время. Придется обходиться тем, что есть.

Ксандер проснулся внезапно, не понимая, где он находится. Однако, поняв, что он лежит в гамаке в своем саду, расслабился и принялся оглядываться вокруг, отмечая те изменения, что произошли за годы, стертые из памяти. Следовало признать, они проделали неплохую работу по обустройству. Еще бы неплохо вспомнить все это, а то он в собственном доме чувствует себя чужаком.

Он осторожно сел и спустил ноги на землю. Интересно, где Оливия, – в окне кухни ее не было видно.

– Ливви? – позвал он, входя в дом.

Над головой заскрипели половицы, и послышались быстрые шаги по лестнице.

– Ксандер! Все в порядке?

Сбежав вниз по лестнице, она с тревогой посмотрела на него, словно желая убедиться, что с ним все хорошо, и Ксандеру пришлось усилием воли подавить нарастающее раздражение оттого, что она первым делом кидается к нему на помощь. Однако он не должен на нее сердиться, это несправедливо, ведь для нее вся эта ситуация не менее пугающая, чем для него.

– Я в порядке, – спокойно отозвался он. – Просто искал тебя.

– Я раскладывала твои вещи в нашей спальне, – ответила она, слегка задыхаясь от бега. – Немного задержалась, прости.

– Не извиняйся. Тебе не нужно кидаться ко мне по первому зову.

В голосе его прозвучало раздражение, и он тут же пожалел о сказанном, увидев выражение ее лица и обиду в глазах.

– А может, мне хочется ухаживать за тобой, Ксандер, и всегда быть рядом. Ты не подумал об этом? Тебя уже… давно не было дома.

«Какой же я дурак, – подумал Ксандер. – Снова сделал ей больно». Он взял ее за руку и притянул к себе. Почувствовав сопротивление, крепко обнял.

– Помнишь эти слова из свадебной клятвы: «В болезни и здравии…», так вот, наверное, тогда мы не считали, что нас это коснется, – сказал он, целуя ее в макушку.

Оливия постепенно расслабилась, прижавшись к нему, и Ксандер ощутил ее щекочущее дыхание на своей шее. Он сжал ее в объятиях крепче, пытаясь выразить прикосновениями то, что не получалось сказать. Однако через пару мгновений жена отстранилась от него.

– Чем хочешь сегодня заняться? Может, прокатимся по окрестностям? – спросила она. – Завтра придет врач, чтобы помочь тебе продолжить занятия по лечебной физкультуре, теперь он будет навещать нас дома, а сегодня весь день полностью в нашем распоряжении.

Она провела руками по бедрам, словно приглаживая джинсы. Интересно, почему она нервничает? Этот жест всегда был верным признаком того, что ее что-то беспокоит. Может, дело в объятии? Вот уж вряд ли. Они никогда не стеснялись выражать свои чувства друг к другу. По крайней мере, когда были наедине. О да, они совершенно не стеснялись – воспоминания об этом были настолько яркими, что Ксандер понял, что возбужден. Значит, хотя бы что-то в его теле работает исправно, цинично подумал он.

Но, даже несмотря на это приятное открытие, он почувствовал, что между ним и женой словно возник какой-то барьер.

– Ксандер?

Ее голос вывел его из этих раздумий.

– Знаешь, я бы сегодня остался дома. Очень уж быстро я устаю сейчас, к сожалению. Может, покажешь, над чем ты работала последнее время в студии?

– О, конечно. Пойдем.

Она обняла его за талию, пока они шли. Ксандер отметил про себя, что помогать ему Оливии было отчего-то легче, чем принимать его ласки.

Из-за коттеджа они в свое время и купили именно этот участок. Ксандер знал, что его жена мечтала уйти с работы в школе и посвятить себя живописи, и хотел помочь ей воплотить мечту в жизнь.

Переступив через порог, Ксандер почувствовал себя чужаком, вторгшимся во владения Оливии. Она с самого начала дала понять, что здесь будет ее территория.

И он принял это. В детстве у нее не было собственной комнаты, забота о братьях и сестрах отнимала большую часть времени, а еще следовало не забывать об отце, и так продолжалось вплоть до выпуска из школы и переезда в Окленд, куда она уехала, чтобы получить высшее образование. Но и там она поселилась в съемной квартире, и в старом, обветшалом доме вместе с ней проживали еще десять студентов.

– А ты тут кое-что изменила, – отметил Ксандер.

– Ну, уже дав… – начала было она, но спохватилась и вздохнула. – О, прости, это очень бесцеремонно с моей стороны.

– Да нет же, – ответил он, оглядывая картины, стоящие вдоль стен. – Не переживай.

Подойдя к полотнам, он спросил:

– Это твои последние работы?

– Да. Эта серия пейзажей – для показа в галерее, который намечается ближе к Рождеству.

– Твой стиль изменился, – сказал он. – Ты стала рисовать более… зрело, наверное.

– Сочту это комплиментом, – ответила Оливия, стоя у него за спиной и глядя, как он рассматривает ее работы.

– Они выглядят единым целым. Ты всегда была талантлива, Ливви, но сейчас… это настоящие произведения искусства. Будто ты превратилась из очень голодной гусеницы в бабочку.

– Замечательные слова, спасибо.

– Это не просто слова, я действительно так считаю. Неудивительно, что ты перестала преподавать.

Оливия опустила голову, и волосы упали ей на лицо, но Ксандер успел заметить румянец, разлившийся по ее щекам.

Она не хотела, чтобы он увидел ее внезапное смущение. Оливия перестала преподавать за шесть недель до рождения ребенка, так что живопись была тут ни при чем.

Как же, оказывается, трудно притворяться, и сколько сил это отнимает!

– Ты скучаешь по урокам? – спросил Ксандер, совершенно не замечая ее мучений. Он саркастически усмехнулся. – Я просто должен знать все это, прости, если задаю вопросы, которые мы уже обсуждали.

Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

– Не извиняйся, Ксандер. Ты же не виноват в том, что произошло. Просто нужно с этим как-то жить.

А ей, похоже, потребуется еще больше выдержки – по крайней мере, если Ксандер по-прежнему будет невзначай цитировать любимую книгу Паркера. Когда он упомянул о голодной гусенице, превратившейся в бабочку, Оливия с замиранием сердца подумала, что сейчас он все вспомнит. У него всегда была прекрасная память. И она не удивилась, что Ксандер по-прежнему помнит книгу, которую пересказывал сыну каждый вечер, укладывая его спать.

Продолжая осматривать студию, Ксандер остановился перед большим полотном на мольберте. – Ты сейчас работаешь над этим? – спросил он.

Это был акварельный рисунок пляжа Челтенхэм-Бич, расположенного через квартал от их дома. Она часто ходила туда гулять, чтобы свежий морской ветер сдул из закоулков памяти паутину прошлого, от которой так нелегко было избавиться.