Анна Алмазная - Горький шоколад [СИ]

Взгляд его на миг стал шаловливым, как у ребенка. Что он там подумал, над чем насмехается-то? Почему пристально на меня смотрит и молчит? Так многозначительно молчит… аж тошно. И почему впервые в жизни я не знаю, ни что сделать, ни что сказать, впервые за долгие годы чувствую беспомощную рассеянность. Да где Ольга выискала этого проклятого искусителя?

— Давай заканчивать этот фарс, — не выдержала я, и голос мой задрожал от раздражения. — Ни мне, ни, думаю, тебе, не нужна на самом деле «пара». Так что давай разойдемся спокойно, без лишних слов. Ты мне не подходишь. И я тебе не подхожу. Верь мне.

«Врешь!» — усмехнулись его глаза так красноречиво, что у меня перехватило дыхание от вновь ударившего в голову гнева. Раньше, чем я успела очнуться, он пожал плечами, вырвал листик из блокнота, и, подав мне несчастную страничку, тихо ответил:

— Как знаешь.

Так просто? И почему это я разочарована? Почему сама не понимаю, что чувствую? Машинально я бросила на стол листок, глядя ему в спину. Шоколадноглазый незнакомец обернулся у дверей. Улыбнулся загадочно и, бросив мне последний взгляд, вышел. С улицы пахнуло мокрой свежестью.

А ведь я даже имени его не знаю. Жаль… Да чего жаль-то?

— Красивый… — сказала официантка, забирая вазочку с недоеденным салатом и чашку с недопитым кофе.

О да, красив! Сама не зная почему, я остановила движение официантки, взяла его чашку и припала губами в том месте, где недавно касались его губы.

Это моя последняя слабость. Честное слово — последняя. Сейчас отдам чашку и забуду о неудачном знакомстве. Сейчас… еще немного…

— Очень похоже… — продолжила восхищаться официантка, — наверное, он вас очень любит. Только тот, кто любит, может увидеть вас такой.

Я вздрогнула, сообразив о чем она, — о листке из блокнота, который сиротливо лежал передо мной на столике. А на нем — знакомое и незнакомое одновременно лицо. Обрамление растрепанных волос, счастливая улыбка, и взгляд… Не бывать у меня такому взгляду! Не дождетесь, мать вашу!

Я поставила чашку на стол так резко, что официантка вздрогнула и посмотрела на меня с испугом:

— Что-то случилось?

— Нет, ничего, — улыбнулась я как можно спокойнее и оставила девушке щедрые чаевые.

Я поспешно вложила листок в папку, да вдруг почувствовала, как мой маленький, идеально выстроенный мирок пошатнулся. Счас! Не будет на моем лице этого беззащитно-нежного выражения. Да ни в жизнь!

Успокоившись, я поднялась и направилась к двери, решив навсегда забыть об этом художнике. А рисунок сохраню. Как напоминание… чтобы более никогда в жизни не клюнуть ни на одного мужчину.

Мне нервы дороже.

И когда он окликнул меня в университете, я даже нашла в себе силы холодно улыбнуться, и даже сделала это естественно:

— Ты что здесь делаешь? — спросила я.

— Да фотограф я, — ответил он, показывая на сумку с камерой. — А ты учишь, снежная королева?

«Снежная королева» — разозлило. Казалось, он видит меня насквозь… впрочем, наша декан так и говорила, когда расписывала в красках свои эмоции при виде фотографий:

— Такой талант! Каждый характер раскусывает в одно мгновение. Смотри! Даже я на этих снимках почти хорошенькая.

Я натянуто улыбнулась. Угу. Угу. Талант. Самый дорогой фотограф в городе, который почему-то вдруг загорелся энтузиазмом и решил наш небольшой праздник почтить своим присутствием… во имя любви к своему универу, так сказать… так я и поверила.

Но декан на снимках действительно вышла… теперь пришла моя очередь улыбнуться натянуто. Хорошенькой? Почему-то вспомнился собственный портрет и лепет Оли, что скоро будет выставка Айвара. На выставку я пошла. Вышла с красными от стыда щеками, молясь всем известным богам, чтобы туда не заглянули мои студенты или коллеги по работе. Мой портрет там был… Копия того, у меня дома, только во всю стенку. И когда же эта сволочь нарисовать успела?

— Так он твой сосед же, — ответила на мой удивленный вопрос Оля. — Сейчас переехал, а так жил с тобой в одном подъезде. А ты и не знала? Он меня сам узнал, сказал, что видел, как я к тебе домой приходила. Сам предложил вас познакомить. Говорил, ты ему давно нравилась…

Я оборвала Олю:

— Не понимаю, чему там нравиться? Ты же сама говорила, что я грубиянка, неженственная, некрасивая, что на меня ни один мужчина не посмотрит.

— Тебя не один мужчина не разглядит, — поправила меня Оля. — А это разница.

Я не видела разницы, честно.

Прошло несколько дней, и я в очередной раз поняла, что сестра — это зло. Только она может позвонить, и, не слушая никаких отговорок, поставить перед фактом:

— Зойка, сегодня едем на природу.

— Оля, я работаю, — с сожалением оторвалась я от ноутбука.

— Какая нафиг работа, душа моя, да еще и с утра пораньше! Лиго[1], сегодня Лиго, забыла?

Уже утро? Я посмотрела за окно. Точно, утро. А я и не заметила, как ночь пролетела. А ночка выдалась плодотворная. Может, и в самом деле отдохнуть?

— Лиго. Ну и что? — еще сомневаясь, протянула я, пошарив взглядом по закиданному бумагами столу в поисках кофе.

Кофе, естественно, не нашлось, нашлась лишь пустая кружка с черными разводами. Придется оторвать задницу от стула, пойти и заварить. А не хочется… усталость, молчавшая всю ночь, вдруг накрыла волной, и я чуть было не заснула на стуле с мобильным у уха. И все же да, надо отдохнуть.

— А то, что на Лиго все празднуют, — продолжала щебетать Олька, — даже такие трудоголики, как ты. Так что вырубай компьютер, собирайся, мы тебя внизу ждем.

И повесила трубку. Внизу? Отчаянно зевая, я поднялась со стула и подошла к окну. Так и есть — у подъезда знакомая лада Сашки, возле лады скучающе посматривает на окна соседней многоэтажки Оля. А на небе, как назло, ни облачка: непогодой не отговоришься, солнышко так и жжет — в самый раз покормить комаров на природе.

Выключив компьютер и наскоро собравшись, я вскоре с угрюмым видом села на заднее сиденье лады и сонно поинтересовалась, где находятся мои племянники:

— У мамы на деревне, — ответил Сашка, заводя машину. — Сегодня мы решили погулять во взрослой компании, с алкоголем, криками, и…

— … блевотиной.

— Зойка, какой идиот тебе высшее дал? — в очередной раз удивился Сашка. — Ругаешься, как грузчик, а еще интеллигент…

— Латышского разлива, — поправила я.

— А хоть китайского! Где твой лоск? Где твоя… элитарность?

— А действительно, где? Не коньяк в кабинете распивать еду, а жрать подгоревшие сосиски, запивать их дешевым пивом и горланить непристойные песни… Самое то занятие для элиты. Ах да, забыла. Еще искать папоротник и через костры прыгать.

— Злая ты, но мы тебя все равно любим, да и ты нас тоже, я же знаю, — вовсе не обиделся Сашка.